— Ах, вот в чем дело, тогда действительно невыносимо, — не могла не согласиться я с ним.
— Я разведусь с Юлей, вернусь в НКВД, меня возьмут, я уверен, — он горячо обнял меня, прижимая к себе. — У меня осталось много знакомых, которые сейчас при чинах на Лубянке. Я добьюсь того, чтобы стать твоим куратором, и тогда нам обоим будет легче, — он поднял мое лицо и прикоснулся к губам.
— Товарищи! — раздался громкий окрик, и мы обернулись, вздрогнув.
Перед нами стояли два народных дружинника в полосатых футболках, с красными повязками на рукавах.
— Вы что это безобразничаете, товарищи? В общественном месте, позор!
— Простите, — смутившись, Алексей отстранил меня.
Я же едва сдерживала себя, чтобы не расхохотаться. Я вдруг представила себе, как зимой семнадцатого года, когда Гриша выносил меня на руках из экипажа и целовал на ходу, к нему подскочил бы вот такой блюститель нравственности:
— А ну, товарищ князь, поставьте дамочку на место. Придумали тут!
Мне пришлось бы идти в бархатных туфельках по грязи, я бы промочила ноги и простудилась.
Однако гегемоны шутить были отнюдь не расположены. Записав фамилию нарушителя в блокнотик, они пообещали, что завтра же сообщат в парторганизацию академии, и Алексея обязательно разберут на собрании.
Меня это не напугало, но за Петровского я заволновалась. Ему и впрямь могли влепить выговор. Женатый человек целуется с посторонней женщиной! Для Советов подобный флирт — все равно что не выучить к политзачету апрельские тезисы Ленина. Падают по шапке как следует. Пристыдят публично и на вид поставят. И обязательно известят жену. Еще на собрание этажа в общаге вызовут.
— У тебя будут неприятности? — спросила я.
Но Алексей ответил с неожиданной беспечностью:
— Мне все равно! — и едва патруль скрылся за поворотом, снова стал меня целовать.
Теперь нам никто не мешал. Взяв меня за руку, он увлек меня в парк, а через него — ко флигелю академии. Окно одной из аудиторий на первом этаже оказалось закрыто неплотно. Алексей открыл его, забрался в аудиторию, а потом помог влезть и мне. Тихонько закрыл окно. Весь мир остался снаружи, мы были вдвоем, только вдвоем. Больше никого. С трудом оторвав взор от его лица, я оглянулась. На доске висела карта мира, усеянная приколотыми к ней красными флажками. Рядом на столе лежала стопка таких же карт, сложенная весьма аккуратно.
— Мы не расстанемся, Катя, — прошептал Алексей, притянув меня к себе. — Я не отдам тебя им, я никому тебя не отдам. Только если ты сама меня не прогонишь, — он поднял меня на руки. — Ваша светлость, увы, я не могу предложить вам ложе, застеленное бархатом. Пока, — он рассмеялся, — но вот Америку, Северную и Южную, это вполне возможно, — он сдернул с доски карту и, смахнув с нее флажки, постелил на два стола, сдвинув их вместе. Потом опустил меня и наклонился надо мной.