Я поехала в Прагу и, прибыв туда, первым делом дала разнос Скоблину, вызвав его из Парижа. Кто поручил ему выйти на контакт с немецкой разведкой? Почему он не информировал своих кураторов? Оказалось, за всем стоял Ежов. Это он дал распоряжение Скоблину вбросить информашку Гейдриху для последующей передачи ее в Москву и строго-настрого запретил извещать об этом меня или Кондратьева. Он не зря терся вокруг меня, вынюхивая мои связи. Ведь используя Скоблина, он не только уничтожал моего самого надежного агента, он бросал подозрение и на меня, а заодно на тех, кто мне покровительствовал. Ведь Ежов прекрасно знал, что они вовсе не на его стороне. В пассивной, в глухой оппозиции, которая может стать явной, сложись к тому обстоятельства.
Ежову было известно, что Алексей испытывает ко мне самые горячие чувства, и они взаимны. Наш шеф бы изменил себе, если бы не попытался разбить наш брак. Он приставил к Алексею в секретари свою агентку, которая пыталась соблазнить начальника, причем так, чтоб и мне было известно об этом. Ловила его на компрометирующих моментах, помощники фотографировали их, а фотографии присылали мне. Любую другую женщину, чувствительную, как Надежда Аллилуева, это свело бы с ума. Признаюсь, что и у меня случались приступы ревности. Я даже опять принималась за алкоголь и пару раз угодила в клинику. Но я знала больше, чем обычная женщина, и столько пережила, что умела владеть своими эмоциями. В частности, в клинике, когда просто чудом медсестра, завербованная Ежовым, не успела мне сделать вместо обычной инъекции смертельный укол, — Алексей, как почувствовал, приехал и вырвал у нее шприц из рук, — я осознала, что не имею права поддаваться. Иначе меня подстерегает гибель. В конце концов Алексей избавился от секретарши: во время прогулки на девушку напали хулиганы. Покалечили слегка, но соблазнять больше она уже не могла.
Ежов предупреждение понял, тогда предпринял другой ход. Мой второй муж, теперь уже бывший, — Катерина Алексеевна вздохнула, — Алексей отказался от меня перед самым арестом, предчувствуя, что его ждет, надеясь, что меня не коснется кара, постигшая его. Но ошибся. Мой бывший муж хоть и был уже не юношей, — ему исполнилось тридцать шесть лет, — но все же привлек Ежова отменными, внешними данными. Как-то зазвав к себе, тот предложил Алексею «подурачиться», как он называл свои гомосексуальные утехи, и приказал раздеться донага. Алексей наотрез отказался. Возможно, тогда, возможно еще раньше, Ежов понял, что перед ним — враг или тот, кто сможет стать врагом, и от него надо избавляться. А заодно от его друга Кондратьева и женки аристократического происхождения. Как люди его психологического склада, Ежов запоминал даже самые мелкие обиды и мстил за них. Кроме того, он мечтал о неограниченной власти, о безграничном доверии вождя, а для этого ему нужен был громкий процесс, чтобы доказать свою верность и незаменимость. А под шумок избавиться от неугодных.