Мисковский сосредоточил все внимание на движущейся фигуре и потому не увидел предмета, появившегося в проеме открытой двери. Потом полыхнула ослепительная вспышка, человек на путях шагнул вперед, споткнулся и упал. Туннель множил на выстрелы раскатами эха.
— Господи, — простонал Мисковский, — началось!
Том Берри
Когда машинист двинулся в конец вагона, Том Берри закрыл глаза, взмахом руки подозвал такси — что же ещё ему, черт побери, оставалось делать, сидя в поезде метро, — и поехал в центр, где жила Диди.
— Я ничего не мог поделать, абсолютно ничего, — сказал он, когда девушка открыла дверь.
Диди втянула его внутрь и обвила руками шею, дрожа от облегчения и страсти.
— Единственной моей мыслью была радость, что жертвой оказался машинист, не я.
Она страстно целовала его лицо, губы ласкали его глаза, щеки, нос, потом она потащила его в постель, срывая сначала его одежду, а потом и свою.
Потом, когда они устало раскинулись в постели, переплетя ноги в не поддающейся расшифровке монограмме, он снова попытался объяснить:
— Я сбросил оковы рабства ложным хозяевам и спас себя для дела революции.
Неожиданно он почувствовал, как Диди замерла.
— Ты сидел там с оружием и ничего не сделал? — Она высвободила свои руки и ноги, разрушив монограмму. — Предатель! Ты клялся защищать права людей и предал их.
— Но, послушай, Диди, их же было четверо против одного, да ещё с автоматами!
— Во время Большого похода восьмая армия (имеется в виду восьмая коммунистическая армия Китая — прим. пер.) опрокинула пулеметы гоминдановцев ножами, камнями и просто голыми руками.
— Но я же не восьмая армия, Диди. Я просто одинокий полицейский. Бандиты пристрелили бы меня, только шевельнись.
Он потянулся к ней, но Диди с отвращением увернулась и вскочила с постели. Тыча в него дрожащим пальцем, она заявила:
— Ты — трус.
— Нет, Диди. Рассуждая диалектически, я отказался отдать свою жизнь ради защиты денег и собственности правящего класса.
— Были попраны права человека. Ты нарушил свою присягу офицера полиции, — защищать эти права!
— Полиция — репрессивные щупальца капиталистического спрута, взорвался Том. — Они таскают каштаны для правящего класса из огня противоречий, горящего над распростертыми телами рабочих и крестьян. Долой полицейских свиней!
— Ты нарушил свой долг. Именно такие люди довели до того, что полицейских стали звать свиньями!
— Диди! Что произошло с твоим Weltanschauung?* (мировоззрение (нем.) прим. пер.). — Том умоляюще протянул к ней руки. Диди отодвинулась в дальний угол комнаты и замерла возле стойки с ластинками. — Диди! Товарищ! Брат!