– А может, он ее и погнал на водопой.
Грыцько снова лег. Хивря вышла из хаты, но вскоре вернулась.
– Федор скотину поит. Сейчас придет, – сказала она.
Немного спустя вошел и Федор.
– Вы меня звали, батя?
Грыцько поднялся, лицо его побледнело.
– Пойди сейчас же... – весь дрожа, начал он, – пойди к своей теще... знаешь? И передай ей от меня... скажи, что я ей этого не забуду. Пусть на лбу себе запишет! Слыхал?
Федор, возвращаясь с водопоя, слышал от хлопцев, что общество вопреки уговорам отца оставило землю за Приськой.
– Это насчет земли? – тихо спросил он.
Грыцько встрепенулся, точно от укола: в тихом вопросе сына он услышал укор и насмешку. Он весь начал дергаться.
– А тебе какое дело? – крикнул он так, что Хивря задрожала от испуга. – Тебе какое дело, спрашиваю? Сказано тебе идти – так иди... Еще допытывается. Тебя небось радует отцовская неудача? Радует, да?
Федор переминался с ноги на ногу.
– Думаешь сесть со своей любезной отцу на шею?... – И снова пошел Грыцько кричать на всю хату, перебирая по косточкам не только Приську и Христю, а и весь род их, всех защитников. Он бранил их, грозился, что всех со света сживет, со всеми сочтется. – Расстроили меня, так пусть на себя пеняют! А ты иди к ней и скажи, что я ей этого не забуду... И сейчас же домой возвращайся. Слыхал?
Грыцько отвернулся и снова лег.
Федор в нерешительности стоял у порога, мял шапку в руках. Сердце разрывалось на части, слезы душили его. Как ему пойти туда и сказать такое? Кабы там еще Христи не было. А то... давно ли они шли обнявшись? Христя тогда, правда, обидела его и теперь подумает, что он ей мстит за обиду... Он мстит? Христе?... – от этой мысли у него в глазах помутилось.
– Слыхал? – снова крикнул Грыцько. – Кому я говорю?
Федор вздрогнул и, качаясь, как пьяный, вышел из хаты.
Он вышел на улицу и остановился... «Идти или нет?» – подумал. Сердце его, как молот, стучало в груди, голова горела, и даже мороз не охладил ее, только еще сильнее спирало дыхание в груди.
– Идти или нет? – произнес он вслух и, махнув рукой, поплелся по улице. Потом свернул на другую. Вот и церковь чернеет. Подойдя к кладбищу, он снова остановился. Лучше повеситься на колокольне, чем идти туда! Разве вернуться?... – Господи! Лучше возьми меня к себе, чем такую муку терпеть, такое надругательство над моей душой! – прошептал он и, закрыв лицо руками, прислонился к забору. Слезы, падавшие на руки, замерзая, кололи пальцы. Он не мог их сдержать. Казалось, им конца не будет.
– Кто там? – окликнул его сторож, ударив в трещотку.
Федор, точно вор, бросился бежать прочь от кладбища куда глаза глядят.