— Ты бы не ставил на себе экспериментов, — посоветовал Мафей.
— Полагаешь, мне что-то угрожает? Не думаю. Скорее всего, заклинание на меня уже не повлияет и без всякой защиты, просто хочется проверить.
— Почему ты так думаешь?
— Потому, что я слишком много знаю, начинать меня обрабатывать поздновато. А еще я этого зачарованного суслика уже начинаю тихо ненавидеть. Как ты думаешь, почему он совершенно не действует на Кантора?
— Думаешь, из-за того, что Кантор его ненавидит?
— Вот мы и проверим. А теперь быстро возвращаемся, я кое-что шепну на ушко нашему наставнику, а ты скоренько сбегай в библиотеку и приведи в чувство Орландо. Он опять улучил момент и «отдохнул» больше, чем следует. Мэтр Максимильяно может на нас обидеться, если мы вернем ему короля в таком состоянии.
— А сам Орландо может и ляпнуть чего не следует, — согласился Мафей. — Хорошо, я сейчас…
Диего вполголоса выругался вслед ушедшему королю. Потом покосился на второго короля и выругался еще раз. В полный голос.
— Не ругайся, — попросила Ольга. Ей и без того было неловко.
— Вот зачем он это сделал, а?! — сердито воскликнул подневольный музыкант и с такой злостью раздавил в пепельнице окурок, словно пытался на нем отыграться за отсутствием коварного Шеллара. — Поиздеваться решил? Припомнить, как я его отчитывал весной за нерешительность и жевание соплей?
— Может быть, — дипломатично согласилась Ольга. — А почему, действительно, ты держишь все в такой тайне? Правда стесняешься?
— Я очень похож на застенчивую барышню? Может, именно поэтому маэстро Карлос мне давеча сказал, что мой орк забивает главного героя и с этим надо что-то делать?
— Да не психуй ты так! Тогда почему?
— Да потому, что я всегда терпеть не мог показывать незаконченное! Всякое произведение надо довести до совершенства, отшлифовать, отработать исполнение и только потом выносить на публику. Когда сам видишь, что лучше уже нельзя, когда пальцы сами находят струны… А голос? Я до сих пор не решил, попробовать ли поставить свой или не позориться да просто продавать песни нормальным исполнителям. Хоть тому же Тарьену. Гарри на прощание тряс меня за куртку и кричал на всю станцию, чтоб не смел продавать. С одной стороны, слушать Гарри — не особенно умно, у него, как у всех переселенцев, особые представления обо всем на свете. А с другой стороны — хочется. До смерти хочется. Наплевать на все, бросить вожжи… И — петь. Не голосом петь — Огнем.
— Знаешь, может, мы, переселенцы, в самом деле чего-то недопонимаем, — призналась Ольга, — но я полностью согласна с Гарри. Для меня красота голоса заключается не в том, насколько он соответствует стандартам, а в индивидуальности. У тебя он и сейчас удивительно красивый.