— Вы говорите ее идея? Не может быть. Стиль совершенно мужской.
— Не силен в искусствоведении. Но знаю точно, кто это сделал. Видел своими глазами.
— Вы знакомы с художницей?
— Она моя дочь. Единственное, что уцелело в моей сожженной жизни. И, действительно, жутко талантлива.
— Она же совсем молоденькая? А здесь рука зрелого мастера.
— Ей двадцать один год.
— Правда, ваша дочь?
— Я же предупреждал, что староват. Она сейчас живет и работает в Анапе. Я снял им домик на пару лет.
— Им?
— Это портрет ее бой-френда, очень смазливый мальчик, но не глуп.
Потрясающий воображение красавец не отреагировал. Ему было все равно. И, правда, какое дело бессмертным богам до человеческого лепета?
— Ну, а теперь спать.
— Я не смогу уснуть.
Тихо пожаловалась потрясенная девушка.
— А я знал, что вашу тонкую и прекрасную душу это проймет! Что вас растревожит шедевр, что вы начнете думать и мечтать, и лишитесь сна. Такова моя страшная месть. Не мне одному мучаться, ворочаясь с боку на бок.
Он шутил, но взгляд оставался серьезным.
— Таки, таки не ко мне?
— Нет!
— Точно?
— Да!
— На самом деле?
— Да!!!
— И незачем так орать. Я и в первый раз все прекрасно слышал.
Арина вздохнула. Федор улыбнулся.
— Вот где истинная жестокость. Вы случайно не родственница знаменитого маркиза?
— В отличие от вас, нет!
— Спасибо. А где вы собираетесь спать, куда нести?
— Вниз, на кухню.
— Странный выбор, но я существо послушное.
Он прислонился к стене, крепче прижимая к себе девушку. Одна рука поддерживала Арину, другая скользнула под майку, легла на спину. Федор чуть потянулся, поцеловал впадинку между ключицами. Язык обследовал углубление, затем прошелся — горячий и острый, по выпирающим из-под тонкой кожи косточкам.
— Как у птички.
Арина упираясь ему в грудь, покачала головой, не расслышав конкретно, против чего протестует. Мордашка горела, сердце билось неистово и неровно. Федор медленно, откровенно наслаждаясь моментом, погладил щекой и подбородком левую грудь Арины. Повторил то же самое с правой, отстранился на миг. Напряженные соски натянули ткань, обозначились двумя острыми возвышениями. Арина всегда стеснялась маленькой груди, на той полочке в старом шкафу, где полагалось держать нижнее белье, между десятком трусиков и парой маечек, лежал лишь один бюстгальтер, так на всякий случай, например для похода в поликлинику. Алена грубовато называла ее грудь неразвитой, сотрудники на работе (Арина слышала случайно) говорили, что она плоская, сушеная и какая то еще. Но Федор с довольным видом улыбался, и снова нежно-нежно прихватывал губами прямо через ткань, теребил соски. Руки его тоже не бездействовали.