Служители, блестя переливающимися жилетками, пробежали вдоль решеток, окружающих Арену. Волк, гордо задрав окровавленную морду, потрусил к выходу. На катраньи туши он даже не глянул. Толпа провожала его восторженным ревом…
— Правильно ушел, — буркнул Игнаш. — Я бы вот тоже так… да не смогу.
— Чего, дядька? Чего бы так?
— Я хотел бы тоже так уйти, — задумчиво проговорил Ржавый. — Молча, не глядя ни на кого и задрав голову. И плевать на добычу. Человек так не умеет… а жаль.
Когда ворота за Тимоней защелкнулись, служители стали разбирать решетки, люди поднимались с мест, они, размахивая руками, обсуждали поединки. У кассы букмекера снова началась драка, замелькали дубинки прокторов…
К гостям в клетку поднялся сам усатый распорядитель игр.
— Ну как, гости дорогие, по нраву веселье? Таких боев, как на нашей Арене, по всей Пустоши не сыскать! — в голосе усатого была искренняя гордость. Еще бы, эти бои, наряду с Арсеналом, составляли гордость Корабля и приносили доход его обитателям.
— Да, развлекательно, — кивнул Самоха. Подумал и добавил с нажимом, — оч-чень!
— Волк хорош, — согласился Мажуга. — Зверь!
— Тимоня наш знаменит, зверь, да. Ну а теперь бы к столу, а? Посидим, обсудим нашу… хм-м… дружбу? Я провожу?
— Давай уж, Самоха, теперь без нас, — твердо сказал Игнаш. — Это боле по твоей части, а мы к нашим двинем.
Самоха пытался возражать, что, де, ему одному не с руки, но Мажуга твердо стоял на своем. Их с Йолей служитель в блестящем жилете сопроводил в Трубу. Там было пустынно и тихо. Вдоль боксов, занятых приезжими торговцами, прохаживались прокторы и харьковские каратели в желтых жилетках. Следили, чтобы никакой груз не перетянули в те отсеки, которые уже обысканы. Постояльцы, побаиваясь грозного вида карателей, вовсе не высовывались, сидели тихо по своим боксам. Кое-где за стальными воротами слышался скрежет сдвигаемых ящиков и негромкий говор. Приезжие уже прослышали, что назавтра обыски продолжатся, и у кого было что таить, спешно укрывали поглубже. Что ищут каратели, никто толком не знал, и оттого на всякий случай прятали разное.
Самоха объявился в Трубе утром, опухший и хмурый. Как прошло застолье, он не рассказывал, а спрашивать никто не стал. Да оно и понятно — начальство не пьянствует, а совещается. Каратели уже нашли, где на Корабле можно найти выпивку и дурман-траву, дело-то нехитрое. Так что когда Самоха объявился в боксе, отведенном харьковчанам, в воздухе висел тяжелый дух перегара и сладковатый приторный аромат наркотика. Управленец повел носом и приказал: