— Дядька, Мажуга, да чего они все так пялятся? На мне что, картинка какая нарисована? Чего они зенки свои таращат, будто диковину увидали?
— Любуются они. А ты лучше плащ накинь.
— Так жарко же! Печет солнышко!
— А взгляды чужие не пекут? Ты уж что-то одно теперь выбирай.
Йоля подумала, забралась в сендер и буркнула:
— Может, мне теперь такой капюшон, как у призренцев, завести?
— Может, и так…
— Да что со мной такое? Нет, дядька, ты все же объясни!
Игнаш закончил заливать бензин, махнул рукой Самохе, тот рассчитался с московским счетоводом. Так Йоля и не дождалась ответа. Разговорился Мажуга уже после, когда карательная колонна покинула заправку и покатила дальше, подыскивая удобное местечко для ночлега. Йоля уже снова клевала носом — укачало. Тут Игнаш заговорил.
— Странное с тобой дело, заноза.
— А? Чего?
— Мужики с тебя глаз не сводят, хотя вроде и фигурой ты не вышла, и волосы тоже, прям холмовейник, а не башка… Слушай, кто тебя так обкорнал?
— Сама, кто ж еще… Ножиком подрезала.
— От. Нет, глядишь — вроде, ничего такого, а как отмыла тебя Ористида, как ты вышла тогда, белая, тонкая… Не могу я объяснить, но ты такая стала, как будто с Луны свалилась. Ни пылинки на тебе, ничего. Как и не из Пустоши нашей. Как и не человек вовсе.
— Тю, — Йоля похлопала по одежде, посыпалась пыль, — гляди, вот пылинки! Человек я!
— Это верно, — Мажуга не смеялся, — но вот какая-то ты тонкая… даже не знаю, как сказать.
— Зато Ористида у тебя толстая, — буркнула Йоля.
На том разговор и закончился.
Заночевали в стороне от заправки — так настояли москвичи, чтобы присутствие карателей не пугало клиентов. В путь тронулись до рассвета. Колонна шла с грохотом и скрежетом, на привалах механики стучали молотками, орали друг на друга, ругались. То и дело возникали какие-то неполадки, их приходилось устранять на ходу. Самоха, трезвый, потный и злой, препирался с водителями, да Йоли никому не было дела, к ней привыкли и перестали пялиться при любой оказии. Зато она увидела много нового — например, упряжных манисов. В харьковской округе ящеров держали кое-где на фермах, но в город на них не ездили, очень уж не любили эти зверюги харьковский воздух. Зато здесь на дороге нет-нет, да и встречалась повозка, запряженная здоровенным зверем. По дороге попадалось и другое, что казалось харьковской девчонке в диковину. Как-то на холме, довольно далеко, она приметила одинокую фигуру, вроде человеческую, но будто перекошенную — стоял кто-то, сутулясь, разглядывал проходящую колонну. Мотоциклетка съехала с дороги, помчалась к холму, и тот, кто наблюдал оттуда, вдруг опустился на четвереньки, развернулся и пропал, только пыль взметнулась.