Кокетка, потерявшая обожателя и мечтающая заменить его кем-нибудь, бойкая брюнетка, что получила любовную записочку и обдумывает ответ, скромная дева, которая не сдалась при покушении и жаждет, чтобы оно повторилось, женщина в летах, что сожалеет о прошлом и скорбит о настоящем, жена, которая сравнивает любовника с мужем, ханжа, что хочет сохранить в тайне любовную интригу, Агнеса, желающая покрыть свой грех, — у них у всех меланхолия, мой друг, меланхолия! Спроси-ка их!
Эти отступления не уводят меня от моей темы, или по крайней мере я предоставляю свободу воображению, которое легко может заполнить догадками пробелы, оставляемые моим пером. Надо ли говорить, что было два часа ночи, когда мы уселись в беседке, надо ли говорить, что теперь пять часов утра, и пытаться ли мне описывать… Нет! Я ведь уже сказал, что хочу прослыть в свете распутником, знающим приличия, и достаточно пристойным бездельником.
Мы воротились в зал весьма довольные друг другом. Народ понемногу расходился, и моя незнакомка то ли случайно, то ли намеренно скрылась от меня в толпе масок. Она успела сказать мне о своем обожателе, грубом и ревнивом, который досаждает ей преследованиями и которого она так ненавидит, что собирается от него избавиться, вступив в брак по расчету. Я приписал ее внезапное исчезновение приходу злополучного любовника и после недолгих и бесполезных поисков решил уйти с бала.
Но, следует признаться, мне все же хотелось увидеть мою Эвридику, даже если бы и пришлось потерять ее навсегда, а мои таинственные удачи в любви начинали мне надоедать. Похождения такого рода имеют, конечно, свою хорошую сторону, и есть, разумеется, особая прелесть в расплывчатости воспоминаний и смутности предположений. Наша мысль, деятельный создатель иллюзий, собирает, подобно великому живописцу древности, черты сотни красавиц, чтобы соединить их все в одной; она подбирает, как хочет, идеальные совершенства и, гордая сотворенным ею признаком, подменяет им действительность.
Тайна, окутывавшая все мои победы, давала мне право повсюду находить свои жертвы, что и случалось со мною не раз в ложах Оперы или залах Фраскати.[28] Но зато как неприятно, — и в этом ты, конечно, согласишься со мною, — сводить весь выигрыш к безыменным наслаждениям, которые лишь обманывают наше самолюбие, а светом не принимаются в расчет. Но сохрани меня бог сочувствовать тем негодяям, которые играют честью замужних женщин и покоем их семейств и определяют меру своих наслаждений числом содеянных ими предательств, считая репутацию всех женщин, которые им принадлежали, трофеями соответственного числа побед! Человек, злоупотребляющий доверием и предающий любовь, чтобы повергнуть слабое существо в слезы отчаяния, по-моему подлец и негодяй; эти бесцельные злодейства, служащие грубой пищей мелким душонкам, — не для нас, и я не желаю этой варварской славы, которая пожирает свои жертвы подобно божеству Карфагена. По правде говоря, тонкое искусство обманывать женщин, не губя их, подчинять их себе, не угнетая, и показывать всем свое торжество, не говоря о нем, нарочито создаваемые сцепления обстоятельств, открывающие всем тайну, которую вы для вида скрываете, замечательная логика, с помощью которой можно доказать то, что сам же и отрицаешь, тщательно подготовляемые минуты рассеяния, когда невзначай высказываются мысли, которых вы раньше и не предполагали у собеседницы, — все это еще более или менее полезно в великосветских интригах, где оба партнера одинаково сильны и где необходимо заранее подготовить почетный конец и удобное отступление. Во всех других случаях я стою за скромность. Будьте спокойны, целомудренные мещаночки, невинные провинциалки, наивные, юные годами богини, вы, кто дал мне столько дивных дней, не говоря уж о ночах, — будьте спокойны! Я не буду вырезывать ваши имена на алтарях, которые с радостью вам воздвигаю, и они останутся пусты, как те алтари, которые римляне сооружали в честь неведомых богов.