жившим близ Лиергано и нередко имевшим удовольствие ужинать в обществе означенного тритона. Плиний упоминает о посольстве
>{42} к Тиберию Олиссипоньян с известием, что они слышали, как тритон играл на арфе в некоей пещере; и сообщает еще многие достоверные факты о тритонах и нереидах.
Его сиятельство мистер Лежебок:
— Я, право, удивлен. Сколько раз бывал я на море, и в самый разгар сезона, а русалок, кажется, не видел. (Он позвонил, и явился Сильвупле, по виду которого тотчас стало ясно, что ему море по колено.) Сильвупле! Видел я когда-нибудь русалку?
Сильвупле:
— Русалку, сэр?
Его сиятельство мистер Лежебок:
— Ну, полудеву-полурыбу?
Сильвупле:
— А! Полурыбу! Да, и очень часто, сэр. Тут на кухне все девы — такие рыбы — ma foi![17] И хоть бы один быль погоряшей, все холедный и грюсный, как могила.
Его сиятельство мистер Лежебок:
— Да нет же, Сильвупле, это не рыба, не…
Сильвупле:
— Ни рыба ни мясо, сэр?
Его сиятельство мистер Лежебок:
— Нет, не то, это такое чудо-юдо…
Сильвупле:
— Чудо-юдо! А! Я поняль, сэр! Да мы только их и видим, с тех пор как уехаль из города!
Его сиятельство мистер Лежебок:
— Однако, ты выпил больше, чем следовало.
Сильвупле:
— Нет, мосье. Меньше, чем следовало. Болётный воздух ошнь вреден, и я попил с Вороном-дворецким для пользы здоровья.
Его сиятельство мистер Лежебок:
— Сильвупле! Я требую, чтоб ты был трезв.
Сильвупле:
— Oui, monsieur, я буду трезв, как преподобнейший брат Жан.>{43} Дворецкий чудо-юдо и так напилься, что сталь нем как рыба. Но я бы более хотель деву-рыбу. Ах! Вспомнил песенку, как это… «Рыба хорош, когда горяча, но горячая дева лучше леща!» (Уходит.)
Его сиятельство мистер Лежебок:
— Я потрясен. Никогда еще не видывал я каналью в таком состоянии. Но позволите ли, мистер Астериас, задать вам вопрос о cui bono[18] трудов и средств ваших, затраченных на поиски русалки? Cui bono, сэр, есть вопрос, какой я всегда беру на себя смелость задавать, когда вижу, как кто-то очень о чем-то радеет. Сам я по природе синьор Пококуранте>{44} и желал бы знать, есть ли что на свете лучше и приятнее, нежели существовать и ничего не делать.
Мистер Астериас:
— Я много путешествовал, мистер Лежебок, по берегам пустым и дальним, я исколесил земли скудные и неприветливые. Я не бежал опасности, я претерпевал труды, я изведал лишения. И притом испытал я радости, какие никогда б не променял на то, чтоб существовать и ничего не делать. Я знал немало бед, но не изведал худшей, под которой понимаю я все несчетные разновидности скуки: хандру, досаду, ипохондрию, черную меланхолию, времяпрепровожденье, разочарованье, мизантропию — и всю бесконечную чреду их следствий: капризы, сварливость, подозрительность, ревность и страхи, которые равно заразили и общество наше, и его словесность; и которые обратили бы человеческий разум в Ледовитый океан, когда бы более человечные устремленья философии и науки не сохраняли в нас чувств высших и побуждений ценнейших.