Тут же, разумеется, тут же палаши обрели ножны; трое — кавалергарды всегда выйдут из положения, кавалергарды найдутся и тут — трое склонили головы и сдвинули каблуки, приветствуя фаворита.
Только полковник князь Чарторыйский, гремя пустыми ножнами, шагнул навстречу, шпоры на его ботфортах проиграли некую короткую и — Зубов никак не сомневался — польскую мелодию, когда каблуки вновь стукнули друг о друга; Чарторыйский держал палаш на отлете, сейчас готовый — ну, больной он, на голову больной, — словно бы готовый, ежли что, рубить. Чёрная прядочка упала из-под каски ему на лоб, подбородок вытянулся вперёд, выражая решимость действовать.
— Ваше сиятельство?
Это было ожидание приказа или наглый вопрос не по чину — Зубов, находясь в непривычном для себя волнении, опять, как через несколько лет на коленях пред Лизкою, не сумел сообразить. Зубов ещё не знал, что сам имеет непреложные, воля ваша, основания зарубить, застрелить, сгноить, избыть полячишку как счастливого соперника в любви, не знал, потому что его вторая половина, стоявшая в будущем одним коленом на полу, уже соединилась в полной гармонии с первой половиной, только что вылетевшей из Катиных дверей. Зубов только почувствовал безотчетную и беспричинную ненависть к князю Адаму; зачем Катя определила того именно в кавалергарды, оставалось загадкой — определила сверх его, Зубова, мнения, хотя обычно его мнению Катя непреложно доверяла, а тем более дело шло о непосредственных зубовских прерогативах — о месте в кавалергардском строю. Ах, Катя, Катя… Сейчас Зубов только головой покрутил, словно бы ему мешали воротнички, и молча же пошёл прямо на Чарторыйского и на второго такого же обалдуя в каске и кирасе, после поклона невесть почему шагнувшего за поляком. Он, значит, пошёл, разумеется, прямо, и оба офицера, за ними ещё двое — все, склонив головы, четко расступились, вновь исполнив шпорами первое «па» полонеза — «та-драм», первые расступились, значит, а за ними расступились ещё двое. Защитники! Если бы у него, Зубова, было столько денег и столько имений, как у князей Чарторыйских — до известных событий, разумеется, когда все Чарторыйские благодаря Кате потеряли все свои имения вместе со всем своим пшеклентным[13] государством, — если бы у него, у Зубова, было столько денег, он давно был бы российским императором.
И тогда уж — будь у него настоящие-то деньги, — тогда уж он все в государстве устроил бы как в просвещённой Европе, будь деньги, Россия у него, у Зубова, стала бы европейским государством, а не то, что, значит, шаг с питерского паркета ступи, и сразу же начинается Азия. Будь у него деньги — о-о! И Лизку-то он… Будь у него настоящие деньги, он Лизку драл бы сколько хватило бы сил. Каждый день. Два раза в день. Нет, три раза в день и каждый раз по три раза. Он бы, будь у него, у Платона Зубова, настоящие деньги, он бы три раза в день по три раза драл бы проклятую кошку посреди столицы настоящего европейского государства — например, в Летнем саду на траве — летом, а зимой — в этом бриллиантовом Катином зале Зимнего дворца — на диване, на котором она, кошка, сейчас сидела своею попкой. И Лизка бы у него точно звалась Лулу. Посреди столицы настоящего европейского государства драл бы кошку, через попку её круглую он драл бы Лулу!