— Это еще что? — спросил Алпин, когда Софи заняла место слева от него и поставила на стол сундучок, исписанный рунами.
— Правда о проклятии, — ответила Софи, откидывая крышку и вынимая свитки. — Морвин, сестра Роны, записала его и незадолго до смерти спрятала в надежном месте. Я нашла эти свитки, когда приводила в порядок дом, который тетя оставила мне в наследство.
— Значит, чтобы мне помочь, вы сочли разумным притащить новые колдовские штучки в мой дом?
Но Софи не успела ответить — служанки принесли еду и питье. Потом сэр Алпин поинтересовался, не нужно ли чего ее людям, и Софи пришлось сказать ему, что она проделала весь путь без сопровождения слуг-мужчин. Тогда он посмотрел на нее так, что ей захотелось отвесить ему затрещину. Впрочем, Софи была довольна, что он отослал прочь всю прислугу, едва был накрыт стол к ужину, и они остались в огромном зале вчетвером.
— Вы путешествовали в одиночку? Только вы и горничная? — потребовал он ответа, едва они остались одни:
— У меня нет солдат, чтобы таскать их за собой, — ответила она.
Собственно, так оно и было, потому что слуги, несущие охрану Уэрстейна, ей не принадлежали, по крайней мере сердцем. Этому высокомерному лэрду незачем знать, что она ускользнула из дому тайком именно потому, чтобы не брать с собой охрану.
— У меня всего-навсего деревенский дом, сэр, а не замок вроде вашего.
Еще одна полуправда. Она планировала скрыть от него, что богата, но сейчас вдруг поняла, как ей не хочется ему лгать.
— Но горничная зовет вас «миледи».
— Хорошее происхождение и титул не всегда означают туго набитый кошелек. Я занимаюсь целительством. — Софи развернула пергаменты. — А сейчас… вот что записала Морвин…
Она вся напряглась, стоило ему коснуться маленького пергамента.
— Написано кровью. — Алпин пробежал глазами сделанную в спешке запись. — Гнев за гнев, — пробормотал он и нахмурился. — Черт, не силен я в латыни.
— Позвольте мне, милорд. — Она видела, как вздрогнули трое сидящих за столом. — Без колдовских трав и всего прочего эти слова вреда не причинят. — И она начала читать: — «Гнев за гнев, боль за боль, кровь за кровь, жизнь за жизнь. Если мое дитя пойдет тропой одиночества, пусть то же будет и с твоим. Если мой сын станет изгоем, пусть станет изгоем и твой. Твой первенец узнает лишь печаль, и так же его сын, и сын его сына, и так будет, пока семя Маккорди не истощится от ненависти и не растает в тумане. — Она сделала небольшую паузу и продолжила: — От заката первого дня, когда следующий Маккорди станет мужчиной, тьма сделается его возлюбленной, кровь — его вином. Ярость похитит его душу, смертельная тоска сожрет сердце, и он превратится в порождение кошмара. Ему не познать красоты, не познать любви, не познать покоя. Именем Маккорди будут клясться нечестивцы, а праведники содрогнутся, слушая его историю. — Последовала еще одна пауза, и она закончила: — Так тому быть, и быть вовеки, пока не найдется тот, кто сумеет выйти из мрака гордыни, презреть богатство и поступать так, как велит сердце. А до тех пор — пусть будет как сказано».