Но настало время, и меня словно прорвало. Я стала огрызаться с соседками, которые лезли ко мне с дурацкими замечаниями, родительскими друзьями, чьи дети почему-то считались образцом для подражания. Обозвала жирным боровом выпендрежного троюродного братца Глеба, вздумавшего критиковать мои игрушки. Глеб тотчас нажаловался своей мамаше, и от меня потребовали извинений, а я не только отказалась извиняться, но и заявила, что больше не желаю видеть его у себя дома. А когда мне читали скучные нотации, мысленно рисовала жирный кукиш, как научила подружка.
Однажды родители решили, что хорошая девочка из приличной семьи, коей я, естественно, являлась, должна учиться музыке. Мое мнение никого не интересовало: что может понимать ребенок?! Как-то за завтраком мама вскользь упомянула, что Вера с третьего этажа замечательно играет на фортепиано – высокопарное имя инструмента звучало величественно и, вероятно, было призвано поразить меня до глубины души и заставить немедленно возжелать последовать Вериному примеру. Поскольку я не прониклась уважением к Вериным успехам, выяснилось, что помимо Веры давным-давно музицируют Оля и Юля, а также все знакомые девочки из приличных семей. Не оказаться в столь блистательных рядах было равноценно признанию собственной неполноценности. Вскоре в нашей клетушке, потеснив обшарпанную мебель, появился черный лакированный монстр. Монстр разевал огромную пасть, блестел зловещим рядом черно-белых зубов. При надавливании на зуб монстр издавал негодующие звуки, то ворчал низким утробным басом, то ныл, как соседская кошка, пронзительно, высоко, противно. Мы как-то сразу друг другу не понравились. При собеседовании в музыкальной школе оказалось, что мой голос годен только для разговоров, а по ушам пробежало целое стадо слонов. Родители были обескуражены, им почему-то не приходило в голову, что у дочери могут отсутствовать музыкальные данные. Хотя догадаться об этом было не так сложно: пела я безбожно фальшивя, так, что бабушка страдальчески морщилась, все популярные мелодии тех лет сливались в моей голове в один чудовищный коктейль, и содержимое выдавалось абсолютно неудобоваримое. Единственной музыкой, которую я различала безукоризненно, была мелодия слов. Но кроме меня, это никому не было нужно. Неудача не остудила маминого пыла. Она рассказывала, что всю жизнь мечтала учиться музыке, только в коммуналке не было места для пианино, а потом стало поздно. Но уж меня-то осчастливит по полной программе. «Ну и что, что голоса нет, – искренне удивлялась она, – девочке же артисткой не быть, это для души и для общего развития. Зато посмотрите, какие у нее длинные пальцы! Целую октаву захватывают!» С этим, к сожалению, было не поспорить: длиной пальцев природа меня не обидела.