Бывшие дружбаны из хулиганистой компании Кузи отошли на второй план. В отместку за предательство обиженные пацаны обзывали нас скелетинами, зубрилками, зазнайками и лесбиянками, но мы старались не обращать внимания, а я вдобавок придумывала в ответ такие прозвища, что все вокруг катались от смеха, причем клички оказывались живучими и приклеивались надолго. Когда ребятам надоело попадать на мой острый язычок, меня оставили в покое. А заодно и тихоню Дашку, которая мухи не могла обидеть, но находилась под моей защитой: моих колкостей хватало на двоих. Я рано поняла убийственную силу слов и научилась ею пользоваться, правда, старалась применять это грозное оружие лишь в целях самообороны, когда требовалось дать отпор заносчивой однокласснице Вальке, горластой тетке, пытающейся влезть без очереди за колготками («Мадам, чехлы для самолетов в соседнем отделе») или хамовитой продавщице. Москва восьмидесятых была хамским городом, для существования в котором не мешало выработать командный голос, нарастить толстый панцирь, отточить когти и зубы. Огромный хмурый мордоворот мало у кого вызывал желание поупражняться в словопрениях, а тощая девчонка – наоборот. Мне хамили, и я не уступала. Меня посылали далеко, я отправляла намного дальше. Моя ответная агрессия имела результат: хам, получивший отпор там, где его не ожидал, быстро успокаивался и задумчиво удивлялся, откуда в нашей чудесной стране такая невоспитанная молодежь.
Маме эта моя черта ужасно не нравилась.
– Поверь, улыбка – оружие гораздо более мощное, чем брань, – убеждала мама.
– Я не собираюсь улыбаться разным идиотам, – хмуро заявляла я.
Но все-таки задумалась о маминых словах по поводу могущества улыбки. Не очень-то верилось, но я решила попробовать.
Время летело, мир изменялся вокруг нас, мы изменялись в нем, но рассматривали изменения через призму своих желаний, страстей и стремлений. Нам, невыездным, отчаянно хотелось увидеть землю во всей красе и многообразии. Но еще больше волновали перемены в собственном теле, когда «поперли» грудь и бедра, потянулись ноги, голос сделался низким и глубоким. Меня эти изменения волновали, раздражали и радовали одновременно. Необходимость носить дурацкий бюстгальтер в мелкий цветочек доводила до бешенства. Он мне мешал, было тесно, душно, приходя из школы, я стаскивала ненавистный предмет и швыряла на кровать. Немного смирилась, лишь когда мама за сумасшедшие деньги приобрела настоящее французское чудо – голубое в оборочках, но после школы я упорно продолжала дышать свободной грудью. К счастью, она не очень выросла и стала упругой, словно под кожу закачали наполнитель для мягких игрушек. Как-то с наступлением месячных мама выбрала момент, села рядом со мной и рассказала, что я становлюсь взрослой, объяснила про отношения между мужчинами и женщинами. Вообще-то она не открыла Америку – беседы «про это» частенько велись между девчонками, а Верка, имевшая старших брата и сестру, выведала у них интересные подробности и передала нам, сопроводив рассказ красочными рисунками на огрызке тетрадного листа.