Он вынул из подмышки градусник. Тридцать восемь и пять!
Несколько раз звонил Штубе. Беспокоился о здоровье своего механика. Прислал с вестовым жаропонижающее. Но когда Соколов сказал, что неплохо бы ему съездить в Брянск, показаться врачам, Штубе, помолчав, посоветовал полежать дома. Совет этот был равносилен приказу. Отлучиться из мастерских Соколов не мог.
Он отодвинул ящик стола и, положив на место градусник, снова взялся за стакан с водой. Тридцать восемь и пять! Это с утра. Что же будет вечером!
Еще три дня назад Штубе не только бы отпустил его в Брянск, а сам бы подал машину с личным приказанием отвезти его в госпиталь. Но после этих взрывов на развилке Штубе сразу переменился. Кажется, он теперь никому не доверяет. И если не принимает крупных мер, то лишь из-за того, что ему необходимо достроить аэродром. Штубе — опытный организатор, он, без сомнения, занимал раньше какой-нибудь высокий административный пост, неспроста он так смекалист и изворотлив.
Одни его приказы с этими льготами и заигрывание с населением чего стоят! «Я — добрый немец, я не такой, как все…»
Но как нынче переменился этот «добрый немец»! Где его льстивые интонации, где его вежливость? Нервы, сплошной психоз. А эта его фраза по телефону: «Дайте мне только сдать аэродром!»
Соколов развернул еще один порошок, присланный Штубе, и, изогнув бумажку лодочкой, налил стакан воды, но не успел принять лекарство, зазвонил телефон.
Снова звонил Штубе.
— Господин инженер-механик, — сказал комендант по-немецки, и голос его звучал удивительно спокойно, Соколов даже уловил в нем некие ласковые нотки. — Господин инженер-механик, я готов отпустить вас в госпиталь. Я прикажу отвезти вас, если к завтрашнему утру вам будет всё так же плохо. А сейчас прошу ко мне на обед. Отличное мясо, господин инженер-механик, лучше всякого лекарства! У вас есть плащ, господин инженер-механик?
Кабинет Штубе был кабинетом делового человека.
На стенах картины и диаграммы строительства. Вычерченный от руки план всех деревень, входящих в округ. Над рабочим столом коменданта небольшой портрет Геринга в простой раме.
Никакой роскошной мебели. Никаких украшений.
Штубе встретил Соколова у дверей кабинета и, ласково улыбаясь, провел к столу, на котором стояли два прибора и высилась бутылка красного вина.
Посередине стола лежал какой-то прямоугольный предмет, накрытый белым листом бумаги.
Штубе перехватил взгляд Соколова и весело сказал:
— О, вы смотрите на это… Это потом. Сюрприз! Сперва обедать. — Он перешел на русский: — Хорошая куриц есть лучший лекарств! Да, да!