Работая топором, разгребая грязь и землю руками, он вскоре выкопал глубокую, по его соображению, яму и опустил в неё мину. Потом осторожно и тщательно закопал. Грязь сразу же наплыла — и все сравнялось.
Так! Теперь пусть придёт утро! Если Шашкин рванется — так ему и надо за всё. Но не достанет борона. Не должна. Вот машина — другое дело! У неё — тяжесть, не то что у бороны!
Он сполз с дороги и, быстро смыв с себя грязь водой из кювета, оделся и побежал к селу.
Вскоре он уже перебрался через свою лазейку в огороды.
И только возле самой избы вдруг подумал: «Борона-то не достанет, а если лошадь… копытом».
— Врете! — сказал Шашкин, по-волчьи убегая из родного села, бросив свой домище со всей утварью, оставив набитые барахлом и жратвой чердак и погреба. — Врете, я не дурак! Ну, плетись ты, Ласточка вшивая! Чего вопишь, тише, говорю! Услышат, враз догонят. У них собаки имеются!
Той же самой лазейкой, которой пользовался Митька, конюх бежал из села от партизанской мины. Жену пришлось брать с собой, он бы и не взял, да опасался, что она побежит заявлять на него сразу и будет за ним погоня.
— Иди быстрее! Не хрипи, дура, — шептал он жене. — Быстрей, быстрей, тебе говорю! Чего ревёшь! Дома жалко. А мне не жалко! Ладно, буду жив, будет и дом! Раньше времени сами пусть подыхают. А дом они всё равно вернут… Шашкин я! Вывернусь, как нито! Ну вот, вышли! Теперь-то можно не бояться.
Село осталось далеко позади, за березовой рощей.
— Куда мы? — всхлипывая, спросила жена.
— Черт его знает куда! — остановился Шашкин. — Куда подальше от этих мест. Прощайся, может, всю жизнь их не увидишь!
Ночная мгла стала подаваться — сереть. Близилось утро.
— Пошли давай, — грубо окрикнул Шашкин. — С дороги-то надо сходить. Да и в деревни пока заходить нечего. Тут меня все знают! Ну, да ладно! Зато — жив! Пусть теперь Калина идёт боронить. Калинушка-малинушка… ха-ха-ха. Стой, куда! — заорал он, видя, что жена сперва остановилась, а потом метнулась назад. — Куда, дура… где ты… — он побежал за ней. — Эй, Ласточка, убью! Стой!
Её платок белел впереди.
— Убью! — Он знал, что она не сможет долго бежать. — Ага! — зарычал он, видя, что догоняет.
Она замерла, потом упала на дорогу как подкошенная.
— Не пойду, не пойду, не пойду… а-а-а! — ревела она. — Куды мне с тобой… дом-то один брошен. Не пойду…
В два прыжка он настиг её и принялся бить ногами.
— Не могу, — рыдала она под его ударами, — не брошу… дом… не брошу…
— Ах ты… ах! — Он бил и бил жену. — Не пойдёшь, так подыхай, подыхай!
Она скоро перестала шевелиться, стихла.