Загляни в свое сердце, Йельм.
Вывести на чистую воду Грундстрёма было одним из пунктов его программы.
Он вышел в коридор и завернул в туалет. Увидел у себя на щеке прыщ. Попытался выдавить его, но гной не вытек, зато кожица лопнула и отслоилась. Он набрал в пригоршни воды и умылся. Затем вернулся в коридор, миновал свой кабинет и подошел к 303. Постучал и ступил внутрь.
Гуннар Нюберг печатал на компьютере. Он напоминал мамонта, которого втиснули в космический корабль. Этот гигант казался на своем месте чужаком.
На Черстин Хольм были наушники, она тоже печатала на маленьком ноутбуке. Остановив диктофон, женщина повернулась к Йельму. Нюберг продолжил печатать — медленно, упрямо, неохотно, но невероятно настойчиво. В этом он весь, отметил про себя Йельм.
— Гости? — изумилась Черстин. — Как неожиданно!
— Что это? — спросил Йельм, указывая на ноутбук.
— А у тебя такого нет? — с удивлением спросила она и заметила, как он помрачнел. Она улыбнулась ему с мягкой иронией. Он никогда не думал, что она может быть красивой.
— Это мой личный, — пояснила Черстин. — С ним дело идет быстрее.
Три секунды он смотрел на нее и любовался: свободно ниспадающее черное платье, взъерошенные каштановые волосы, внимательные темно-карие глаза, очаровательные едва наметившиеся морщинки, ироническая легкая улыбка — прямо-таки хрестоматийная гётеборжанка. Йельм отбросил эти мысли и сказал:
— Я бы хотел послушать записи интервью.
— Что-нибудь конкретное?
— Нет. Я хочу попробовать взглянуть на этих людей другими глазами. Так сказать, отказаться от шаблонов… если получится.
— Может, получится, а может, и нет, — ответила Черстин, показывая на стопку кассет перед собой. — Весьма вероятно, что шаблоны на поверку окажутся правдой.
— А ты сама как думаешь?
— Давай поговорим потом, — ответила она и пододвинула шаткую башню к Йельму.
Кассеты были не подписаны. Йельм наугад выбрал одну и вставил в только что купленный диктофон. Зазвучал голос Черстин:
— Разговор с Вилли Эриксоном, урожденным Вильямом Карлбергером, 630814, третье апреля. Итак, вы сын Нильса-Эмиля и Карлотты Карлбергер?
— Да, хотя фамилия мамы сейчас Эриксон, Карла Эриксон, это ее девичья фамилия.
— И вы тоже взяли себе эту фамилию? И даже официально сменили имя?
— Да.
— А ваш брат остался Карлбергером, Андреасом Карлбергером. В чем тут дело?
— Ну, не знаю. Просто я всегда был ближе к матери.
— Вы докторант социологии в Лундском университете. Вы марксист?
Вилли Эриксон усмехнулся.
— Если бы я им был, вам не пришлось бы спрашивать.
— Между вами и вашим отцом произошел какой-то идеологический конфликт?