Вот почему она так рассердилась в тот раз, когда я впервые пришел к ней. Она вспомнила, что потеряла надежду, а мать обязана всегда иметь надежду, мать не имеет права сдаваться. Для матери жуткая неизвестность всегда окрашивается в цвета надежды, вплоть до того момента, когда наступает ясность. Пока ей не предъявят бренные останки ее дочери, она должна верить, что Мария может в любой момент вернуться домой живая и здоровая, а она встретит ее с распростертыми объятиями.
Я подошел к Ингер. Немного подождал, потом обнял ее и почувствовал, как она задрожала. Она плакала, слезы капали мне на плечо. Она подняла голову, вытерла слезы и посмотрела на меня, потом подняла подбородок, я наклонился, мы целовали друг друга. Я мог взять ее на руки и отнести на кровать. Она это знала, она должна была это знать, и все равно она держала меня и не хотела отпускать, мы молча прижимались друг к другу, застыв у окна.
В комнате стояла полная тишина. Я медленно поднял сигарету к губам и медленно затянулся, задержал дым в легких, а пепел стряхнул в рюмку для яйца, которую она нашла для меня вместо пепельницы. Я подержал в руке белую фарфоровую рюмку с голубым пейзажем, где были изображены трактир, несколько деревьев и кирпичный мост над речкой. От сквозняка шевельнулась занавеска. Я почувствовал, как ее нога прижалась к моему бедру. Я повернулся. Она лежала на животе, пристроив голову на сложенные руки. Самый мирный вид. Я дотронулся до ее спины, рука скользнула вниз до поясницы, дальше вниз… Она была мягкой повсюду, ничто не остановило движения моей руки.
Я потушил сигарету и лег рядом с ней, положил на нее руку. Когда нашел ее руку, ее пальцы крепко обхватили мои. От волос пахло свежестью.
— Ингер, — прошептал я.
Нет ответа.
Очень не хотелось говорить, но пришлось.
— Мне скоро уходить.
Она снова промолчала, но ее пальцы еще крепче обхватили мои.
Когда я немного позже попытался высвободить руку, она скользнула под меня, и я уперся носом в ее лопатку.
Потом прошел еще час, а может быть, только несколько минут.
— Почему?
Она повернулась, наши тела отлипли друг от друга, издав хлюпающий звук. Мы лежали на спине, повернув другу к другу головы, выражение ее лица определить было трудно.
— Почему вот так всегда? Почему нельзя быть в каком-то месте и при этом не думать обязательно о ком-то в другом месте?
— Не знаю, — сказал я.
Я поднялся на локтях и наклонился над ней. Сначала она лежала совсем тихо и только позволяла себя целовать. Потом мы опять занимались любовью.
В комнату влетел порыв ветра, дверь захлопнулась. Мы оба испуганно проснулись. Я притянул ее к себе, сказал: «Тс-с!» — и погладил по волосам. Мы оба были покрыты потом, я вдыхал запах ее сонного тела и не мог насытиться.