Он поднял руку.
— Я могу заставить вас взять швабру и прибраться тут. Убрать за мной всю эту грязь.
Он огляделся по сторонам.
— Тут до черта мусора! Но кто-то приходит и убирает за мной. Как это хорошо! Я могу не беспокоиться. Я могу ни о чем не беспокоиться. Понимаете? А все из-за чего?
Он набрал побольше воздуха.
— А все из-за того, — почти что выплюнул он, — что у меня есть привилегии! Что бы я тут ни вытворял, кто-то придет и приберется. А вы не можете даже скорость превысить за рулем. Вам придется за это отвечать. Все очень просто.
Он хихикнул.
— Нищие думают, что богатые тоже плачут. Какая чушь!
Он потряс бутылкой.
— Все на этом свете покупается, а свобода покупается самой дорогой ценой. Свобода — это самое лучшее, что есть в жизни.
Мой взгляд был прикован к золотым кисточкам на кресле. Они тоже были недешевы.
— «Бедняк, который чего-то вдруг захотел, уже преступник», — сказал однажды кто-то, не помню кто.
Гюнериус тяжело вздохнул.
— Есть только один человек, которого я боюсь.
Он усмехнулся.
— Вы думаете, конечно, что таких людей нет. Но один такой есть. Один-единственный, кого я боюсь.
Он посмотрел вверх.
— Этот человек я сам, каким я мог бы быть без гроша в кармане. Нищий Гюнериус! Вот кого я боюсь. Он единственный, кто угрожает мне. Со всеми остальными я справляюсь.
Он попробовал щелкнуть пальцами, но щелчок не получился.
— Раз — и всё. Их больше нет.
Он несколько раз тряхнул головой, наконец ему удалось задержать взгляд где-то поблизости от моего лица.
— Вы вынуждены творить добро, чтобы достичь своей цели. Вам приходится делать вид, будто вас интересует только истина, а не продвижение по службе. Это ваш единственный капитал — ваши добрые намерения. Ничего другого у вас нет. А я могу на все это наплевать. Мне не надо ничего изображать ни перед собой, ни перед другими. Не надо ни перед кем притворяться. Я могу позволить себе быть честным. Люди дуреют от жадности, когда начинают вести со мной дела, они соглашаются на все, лишь бы получить свою долю. Я моху назвать их идиотами, и они все равно будут заискивающе смотреть мне в глаза. Я могу ущипнуть за задницу любую девицу. Я могу сунуть в нее свой член. А ты, болван, не можешь. Тебе еще уговаривать ее придется.
Он приставил бутылку к губам, но, похоже, она была пуста.
— Зачем вы это сделали? — спросил я.
Он попытался встретиться со мной взглядом.
— Зачем вы искалечили жену? — спросил я.
На миг мне показалось, что у него в глазах появился проблеск сознания.
— Зачем вы искалечили жену? — повторил я.
— Вот черт, — прогнусавил он. — Какая патетика!