Я посмотрел на окно. Капельки воды превратились в ветки деревьев. Было что-то нереальное в шуме и тряске, когда поезд набирал скорость. Казалось, что это приступ гнева. Висевшие в туннеле рекламные щиты проносились мимо, казалось, что они бросаются на окно, которое отбивает их атаку. Мы были в середине свистопляски, в середине бешеного разгона. Я посмотрел на ближайших пассажиров. Но они стояли, усталые, дремлющие, как будто ничто не могло произойти такого, что может изменить привычный ход их жизни.
Если вспомнить, я довольно сильно опоздал, естественно было бы предположить, что она окликнет меня, заслышав, как я открываю дверь. Но получилось по-другому, заявлять о своем присутствии нужно было мне. Я услышал, как она что-то сказала, но не разобрал слов. И я не понял, из какой комнаты она говорит. Я надеялся, что она в гостиной. Это означало, что она уже встала и оделась.
Она сидела на диване, прикрывшись пледом, свет выключен. Экран телевизора светится, но звук так приглушен, что невозможно разобрать ни слова. Я подошел и поцеловал ее в голову.
— Где ты был? — Она говорила тихо, едва шевелила губами.
— Пришлось нанести визит.
— Кому?
— Как ты себя чувствуешь?
— Так же, как и раньше. Все начинается днем.
Она застонала и что-то прошептала.
— Что ты говоришь? — Я повысил голос, надеясь, что она в ответ сделает то же самое.
— Мне кажется, я схожу с ума, — ответила она.
Я посмотрел по сторонам. Занавески спущены. Ваза и светильник, которые обычно стоят на обеденном столе, теперь были на полу, а на столе что-то лежало.
— Может быть, прибавить света?
Я наклонился к ней и зажег одно из двух бра над диваном. Она тут же закрыла глаза рукой.
— Пожалуйста.
Краткий миг света сделал темноту еще более глубокой, комната стала казаться невероятно огромной, бесконечной, несколько секунд мне казалось, что мы стоим на открытом воздухе, над нами небо.
— Почему ты так задержался? — спросила она.
— Мне передали новое дело. Надо было побывать кое у кого.
— И у кого же?
— У матери одной пропавшей девочки.
— Дома?
— В каком смысле?
— Ты был у нее дома?
— Да.
— Она хорошенькая?
— Хорошенькая? О боже. Я не думал об этом.
— Не думал? Почему ты говоришь так, а не говоришь попросту «да» или «нет».
— Потому что я не думал об этом. Потому что не об этом думаешь, когда говоришь с человеком, потерявшим ребенка.
Она замолчала.
— Ты ела?
Она не ответила.
— Приготовить тебе что-нибудь?
Она что-то буркнула.
— Что ты сказала?
— Кажется, я не хочу есть. А ты поешь.
Я вышел в кухню. Холодильник был приоткрыт. Бутылка минеральной воды не влезала в холодильник, и дверка не могла закрыться, что-то на верхней полке дало течь, отчего на полке ниже была мокрая наледь. На кухонном столе лежал надрезанный сыр. Я достал колбасу с перцем, банку майонеза, несколько помидоров, пачку масла, срезал отвердевший ломтик сыра, вынул хлеб и положил все это на поднос вместе с двумя тарелочками и столовыми приборами. Потом поставил вариться кофе, налил себе красного вина из картонной коробки. Пар из кофеварки был похож на тучу за окном, из которой без конца лил дождь.