Итак, всего через четыре месяца после расставания с Платоновым она очутилась рядом с другим мужчиной, не менее значительным и успешным. И возможно, со временем этот мужчина поймет, как ему повезло…
Настя вышла на крыльцо. Всю ночь за окном бушевала февральская вьюга, и дом замело, как полярную станцию. Следовало взять в руки лопату и приниматься за работу. Но теплилась надежда, что художнику захочется размяться и он в два счета уберет весь снег.
Через час надежда умерла: Атаманов приклеился к компьютеру в гостиной, гоняя по плоскому монитору какие-то яркие пятна – наверное, проектировал коллаж. Муза на цыпочках подкралась с завтраком, оставила поднос на столе и пошла во двор…
Через полчаса Настины щеки запылали, из-под капюшона выбились золотые пряди, а по спине под свитером потекли капли пота. Но ей было весело, она ощущала себя здоровой и бодрой. Предчувствие любви заставляло ее кровь возбужденно метаться по венам. В каких-то пяти метрах от нее, за стеной дома, сидел у компьютера художник – своенравный, непонятный. И это грело Настю даже больше, чем энергичные упражнения с лопатой.
– Здрасте! – крикнул кто-то у ворот.
Парень в милицейской куртке и ушанке с кокардой с интересом наблюдал за Настей сквозь ажурную решетку. Он тоже раскраснелся, поскрипывал снежком и выпускал клубы пара, как дракон.
– Здравствуйте, – удивилась дворничиха посетителю в форме. – Вы к нам?
– Лейтенант Воробьев из Саманкульского РОВД, – представился парень. – Вот, мимо проходил. Сергей.
– Анастасия. Очень приятно.
Настя задумалась. От поселка поляну отделяли три километра. И если дом Атаманова для лейтенанта – всего лишь перевалочный пункт, то сколько же километров он собрался протопать по морозу? И куда, вообще, он держит путь? Дальше – только горы…
– Вы пешком? – уточнила Настя.
– Угу, – радостно кивнул милиционер. – Решил художника проведать.
– А-а… Заходите.
– Да не стоит. Вы мне сами скажите, как дела, то-се. Все нормально? Бандиты какие-нибудь не беспокоят?
– Не-ет… А что, должны?
– Лучше не надо. Вы-то ему кем будете?
– Я подруга, – гордо заявила Настя. (Как-никак, Атаманов раз двадцать поцеловал ее в нос, щеку и шею. И даже три раза – в губы. Естественно, теперь она приходится художнику подругой. Пусть он пока думает иначе, но все равно.)
– Понятненько. Подруга. И давно?
– Давно подруга?
– Нет. Давно ли здесь проживаете?
– А что – нельзя?
– Да почему же… На здоровье…
Лейтенант Воробьев пристально вглядывался в Настино лицо. «Я ему понравилась, – поняла Настя. – Любуется… Конечно, я сейчас, наверное, как наливное яблочко!»