Я посмотрел на Боба Атли. Ему полагалось вскочить и бурно протестовать, а он молчал. Всякий раз, как я смотрел на Алексу, я видел, что ее лицо застыло от ярости.
— Можно минуту посовещаться с клиентом? — наконец спросил Атли.
Нас отвели в небольшой конференц-зал на шесть мест, который примыкал к кабинету начальника полиции. Боб закрыл за собой дверь. Когда он повернулся, его глаза уже не были приветливыми, как у Санта-Клауса. Они метали молнии. Как все честные копы, он ненавидел коррупцию в полиции. Он знал, что я замаран с ног до головы, и был вне себя.
— Как они могут… — начал я.
— Соглашайся! — отрезал он.
— То есть признаться, что я взял взятку? Что взял деньги за то, чтобы развалить дело?
— Ты намеренно развалил дело о подстрекательстве к убийству и вступил в интимные отношения с подозреваемой! Я знаю это, и все тоже знают. Так что соглашайся. Тебе бросили спасательный круг!
— И отказаться от пенсии за выслугу лет? При моем-то двадцатилетнем стаже?
— Если тебя посадят, ты так и так лишишься пенсии. Шейн, не вздумай спорить — все равно проиграешь. У них серьезные улики, в том числе видеозапись, как вы с Тиффани Робертс обнимаетесь в машине!
— Но…
— Соглашайся, мать твою! Тебе, сволочь, еще повезло, что управление не хочет еще один скандал! — От злости Боб говорил все громче.
Мы с ним дружили много лет, но я сразу понял: теперь он не испытывает по отношению ко мне ничего, кроме презрения.
— В каком еще более мелком правонарушении меня собираются обвинить?
— Тебе вменят в вину препятствование отправлению правосудия. За такое не сажают, конечно, но ты обязан немедленно подать в отставку и, естественно, лишаешься всех выплат и льгот.
— Можно мне подумать хотя бы день?
— Нет. Шеф обещал, что делу будет дан ход, как только закончится совещание. Завтра утром тебе предъявят все обвинения по полной программе.
— Мне кажется или ты правда на их стороне?
— Шейн, соглашайся! — Досада на меня слышалась в каждом его слове.
— Ладно, ладно, — примирительно сказал я. — Остынь!
— Хорошо. Ну так что?
— Я согласен. Так и быть, подпишу признание.
Это было далеко не самым худшим. Самое худшее произошло потом, после совещания, когда все покинули кабинет начальника полиции. Нам с Алексой пришлось ждать лифта вместе с остальными. Я покосился на нее и понял: она выскажет мне все, что думает про меня, сию же секунду, несмотря на то что нас окружает целая толпа заинтересованных сослуживцев.
— Сукин сын! Сегодня же убирайся из дома!
Я ждал чего-то в таком роде, но от ее голоса — низкого, исполненного ненависти — у меня по спине невольно пробежал холодок.