— Донна Элеонора, как вам нравится жизнь при дворе Феррары?
Она склонила голову набок, точно пыталась решить, принимать ли мой вопрос всерьез или нет.
— В ней есть кое-что забавное. Но наслаждаться жизнью трудно, когда вокруг столько смертей, — медленно произнесла она и после небольшой паузы добавила: — Но вы должны знать об этом гораздо лучше, чем я.
Я окинул взглядом зал. Разноцветные шелка и атласы дамских нарядов перемешивались с яркими красками офицерских мундиров, лосин, украшенных перьями беретов. Каким великолепным все это казалось!
— Я участвовал в бою под Мирандолой, — сказал я.
— Это тот город, который мы потеряли?
— Да, потеряли. Как и шестерых парней из нашего отряда.
Импульсивно она протянула руку, и ее пальцы коснулись моего рукава.
Ее спутница прокашлялась. Элеонора убрала руку.
— Должно быть, невыносимо видеть, как твои товарищи погибают. Это, наверное, ранит душу.
Я взглянул на нее и понял, что ее слова не простая любезность. На ее лице читалось выражение искреннего сочувствия.
Я подумал о погибшем Федерико и его друге Стефано, который больше не распевает веселые песни с товарищами, когда мы чистим лошадей по утрам.
— Вижу, вы очень отзывчивы душой, сударыня, ибо понимаете, что страдать от ран может не только плоть.
На ее щеках вспыхнул румянец. Я увидел, что она восприняла мои слова как комплимент, и подумал: «Эта Элеонора непохожа на остальных женщин, ведь они ценят похвалы лишь своим платьям да прическам!»
Неожиданно среди придворных и иностранных послов возникло некоторое замешательство. В зал вошел герцог Альфонсо и, что-то быстро сообщив герцогине, пожелал уединиться со своими советниками. Лукреция мигом собрала вокруг себя своих дам, и они тоже спешно покинули собрание.
А ко мне уже спешил Паоло, жаждущий поделиться новостями:
— Папа возвращается в Рим! А мы завтра отправляемся на завоевание Болоньи!
— Шарль говорит, что Болонья для нас — лучшая добыча, — сообщил мне Паоло утром, когда мы построили наш отряд. — Это самый процветающий город во всей Романье.
Глашатай с городской стены объявил народу Феррары, в чем же заключается цель предпринимаемого герцогом похода на Болонью. Он привел неоспоримые аргументы правоты нашего дела. Потом сказал о доблести нашей армии, о не подлежащей сомнению чести и о благородстве задуманного нами дела. Его речь была прервана пушечным выстрелом, означавшим сигнал к походу. Попытки глашатая продолжать свою речь были прерваны восторженными криками солдат и горожан.
Пушка грянула еще раз, и мы выступили в поход.
Ровными рядами проследовали «Красные ленты» к городским воротам. В слаженном, едином ритме стучали копыта и звенели доспехи.