Оттуда раздался крик:
— Это храм! Храм! Вы должны уважать святость священного места!
— У меня раненый! — кричал я. — Один из ваших защитников! Впустите!
— Уходи! — кричали мне в ответ. — Проваливай отсюда!
Я начал колотить в дверь кулаком, крича:
— Дель Орте! Дель Орте!
Элизабетта отворила дверь. Другие люди набросились на нее, цепляли за одежду, пытаясь остановить ее. Но она распахнула дверь достаточно широко, чтобы я смог втащить Паоло, прежде чем дверь захлопнулась. Женщины снова придвинули скамейку к двери. Из нефа донесся звук разбитого стекла. В открытое окно влетела горящая головешка, и тут же раздался многоголосый детский плач.
Мы уложили Паоло на пол. Я обследовал рану на его груди.
Он был ранен почти в самое сердце. Я понял, что он умирает.
Элизабетта посмотрела на меня. Я покачал головой.
Она намочила тряпочку и приложила к его губам.
Он открыл глаза и очень четко произнес:
— Мой брат. Ты мой брат.
— Да, — сказал я. — Но не говори ничего. Тебе надо сохранить силы.
— У меня был и другой брат. Но он умер.
— Я знаю.
— Я убил его.
— Нет, ты не убивал.
— Нет, это я убил его. Их всех убила моя трусость.
— Нет, нет, Паоло! Это неправда.
— Нет, правда.
Он схватил меня за рубашку и притянул к себе.
— Я тебе никогда этого не говорил, Маттео, но я их слышал.
— Что?
— Я их слышал, — повторил он.
— Кого? О ком ты говоришь?
— О своих сестрах. Я слышал их крики. — Он закрыл руками лицо. — Я и сейчас их слышу.
— В том, что случилось, нет твоей вины.
— Ты что, не понял, что я сказал? — с неожиданной силой произнес он. — Я слышал, как мои сестры умоляли пощадить их. И слышал крик матери, когда она выпрыгнула из окна, прижимая к себе Дарио, и разбилась о камни. Я все это слышал и не сделал ничего.
Я взял его руки в свои.
— В этом нет твоей вины! — повторил я.
— Я оказался трусом. Я должен был выйти из укрытия и сражаться.
— Если бы ты вышел из укрытия, то и ты, и твои сестры были бы убиты, — сказал я. — Ты бы сражался, да. Но в сражении тебя ждала бы смерть.
— Я умираю, Маттео?
Я не мог ответить ему и не мог отвести взгляд. Поэтому он прочел правду в моих глазах.
— Лучше бы я умер тогда, — сказал он, — чем сделал то, что сделал. Лучше умереть, чем жить трусом.
— Но ведь тогда ты ослушался бы приказа отца, — напомнил я.
Он напряженно всматривался в мое лицо.
— А сын не может ослушаться отца.
— Но отец не знал, что с его семьей обойдутся так жестоко!
— Твой отец был солдатом, — продолжал я. — Солдатом на службе у Борджа. Наверняка ему приходилось видеть, как ведут себя и что вытворяют солдаты во время захвата крепостей и городов, считая это своим правом.