— Но я успею убить хотя бы одного из них, перед тем как умереть!
— А твои сестры? — вопросил отец Бенедикт. — Какая судьба ожидает их? А монахи? А пациенты нашей больницы?
— Если солдаты обнаружат вас здесь, они перережут весь госпиталь!
Священник подозвал к себе привратника, приказал ему задерживать солдат как можно дольше и твердить, что нынче ночью в больницу никто не приходил.
— Эти солдаты могут показать тебе знак Борджа, но пусть это тебя не смущает. Стой на своем!
Привратник начал вращать глазами, как испуганная лошадь.
Монах положил руку ему на плечо.
— Эрколе! Надо поступить так, как я говорю. Это будет праведный поступок. Да, я, отец Бенедикт, приказываю тебе солгать. Те люди, что стучат сюда, хотят убить этих детей… Они уже сотворили с ними ужасное. — И добавил более мягким тоном: — Вспомни, как ты жил перед тем, как ты попал сюда. Ты знаешь, как это страшно, перенести такое оскорбление. Мы не можем допустить, чтобы оно повторилось. Ты должен помочь мне защитить этих детей. Не каждому дано совершить благородный поступок. Но сейчас я призываю тебя совершить его.
Похоже, слова отца Бенедикта подействовали на привратника. Монах пристально посмотрел на него, потом поднял руку и большим пальцем перекрестил лоб привратника.
— Ego te absolvo, — тихо сказал он. — Всем нам когда-нибудь придется умереть, Эрколе. Если это наш смертный час, то ты встретишь Создателя чистой душой мученика.
Лицо привратника исказилось, словно от какого-то переживания. Он склонил голову.
Я смотрел, как тяжелыми шагами привратник двинулся к двери. Был ли он готов отдать свою жизнь ради того, чтобы мы выжили? Ведь такой поступок, согласно его вере, обеспечивает попадание в рай.
«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих»[6]. Может ли вера Эрколе в такое самопожертвование одолеть страх опасности, которая его ждет? Может, было бы лучше пригрозить ему отречением от церкви, адским огнем, вечным проклятием? Чтобы страх перед Борджа отступил перед страхом куда более страшной кары?
Наверное, схожие мысли посетили и Паоло.
— Скажите, что я перережу ему горло, если он произнесет хоть слово.
— Не буду, — ответил монах. — Эрколе — настоящий друг нашей больницы. Много лет назад я спас его от жестокого хозяина, который издевался над ним, когда он был еще ребенком.
— Он поступит так, как я попросил.
— Он выдаст нас, как только увидит солдат! — стоял на своем Паоло.
— Я в нем уверен! — улыбнулся нам отец Бенедикт. — Его сердце полно любви, и эта любовь очень сильна.
Как мог монах улыбаться в этой ситуации? Ведь если бы обнаружилось, что он укрыл у себя людей, сбежавших от гнева Борджа, его ждала бы жестокая расправа. Шум у дверей возобновился с новой силой. Похоже, в дверь уже не просто колотили кулаками, а ломали ее топорами и копьями.