Молли посмотрела на племянницу и благодушно покачала головой.
– Отчего бы тебе не пойти приготовить кофе? Еще будет время поругать и шахты, и Осборнов.
Отэм недоуменно посмотрела на нее:
– Да я ведь только недавно вскипятила кофе.
– Он простыл. Вылей его и завари свежего. Лонни может вернуться домой в любую минуту. Ему захочется выпить свежего кофе.
Отэм знала, что кофе еще не остыл. Просто Молли выдумала способ занять ее каким-нибудь делом. Девушка направилась на кухню, по пути нагнувшись, чтобы расправить коврик, который отфутболила. Потом подошла к окну и посмотрела на домик Эллы. Свет в ее окнах не горел, и они были занавешены. Элла уехала в Лексингтон оформлять аренду закусочной на Пятой улице. Она наконец добилась своего. Еще несколько недель, от силы два месяца, и Элла, в соответствии с незамысловатыми представлениями обитателей Эдисонвилла, станет вполне респектабельной женщиной.
Проведя рукой по гладкой поверхности кухонного стола, Отэм взяла кофейник и тупо уставилась на него. Вдруг она шваркнула кофейник на место и вернулась в гостиную, где Молли сидела, полузакрыв глаза.
– Мы вполне можем попить и остывший кофе. И съесть ту старую дохлую птицу в духовке. Лонни еще долго не придет.
– Кто сказал?
Отэм обернулась на его голос, и сердце ее замерло. Он, высокий и сильный мужчина, центр ее мироздания, стоял, почти полностью загораживая широкими плечами дверной проем. От его улыбающихся васильковых глаз всегда, казалось, веяло весной, когда он смотрел на нее. Однако сейчас они были затуманены усталостью; в них не было обычного блеска и не было мимолетной кривой усмешки.
– Что ты хочешь сначала, – спросила она, – принять душ или съесть горячего, но пересушенного цыпленка?
Он улыбнулся, как всегда, криво, но медленно и произнес:
– Тебя.
Кутерьма двух последних дней оборвалась так же внезапно, как и началась. Из шахты все доставали и доставали тела, и вдруг все это кончилось, и город объял странный покой. В течение этих двух дней двадцать шесть человек получили серьезные ранения, тринадцать были легко ранены и четырнадцать умерли. Шахта была закрыта, и многие остались без работы.
Эти дни Отэм жила в тумане ожидания и неразберихи. Лонни появлялся дома, потом опять уходил. Он ложился немного поспать, ел на бегу. Его лицо покрыли глубокие морщины крайней усталости, глаза подернулись дымкой скорби о погибших товарищах. Бывали моменты, когда Отэм, казалось, ловила в его взгляде еще какое-то выражение. Злость? Смятение? Она не могла определить мимолетное чувство, которое вспыхивало в глазах мужа.