Кривой усмехнулся, снова глянул вперед, увидел, что черная точка уже исчезла на фоне леса; перевел взгляд в сторону, на кустарник возле дороги, вспомнил, как рассказывал Хорьку о правилах засады, о том, как нужно устраивать, как…
Кривой вырвал из рук Деда поводья, дернул в сторону, поворачивая коня. Дед что-то закричал, обзывая, но Кривой, не слушая его, уже спрыгнул с саней, подхватив свой меч и выдергивая из-за пояса кинжал.
Дед, оборвав крик, тоже потянулся за рогатиной, схватил ее, но повернуть в сторону кустов не успел: снег рядом с санями взметнулся фонтаном, и что-то темное метнулось к Деду. Времени не было ни увернуться, ни отбить удар; солнце блеснуло на острие копья, на короткий миг замершего в замахе, – Дед смотрел на приближающуюся смерть, все еще пытаясь нашарить рогатину, но уже понимал, что все, что не успеть…
Впереди раздался крик, зазвенело железо, заржала лошадь, пронзительно, предсмертно взревел Дылда – но все это было там, далеко, словно на другом краю света. А тут было копье, был Дед, жить которому осталось короткое мгновение, и был Кривой, которому было наплевать не только на то, что нападавший не оставил Деду ни малейшего шанса, а и на то, что слева, уже возле самого Кривого, тоже взметнулся снег и затрещал кустарник.
Вот Кривой взмахнул левой рукой, разжал пальцы, отпуская кинжал, и рухнул в снег.
Дальше все пошло быстро, так быстро, что думать было некогда, – нужно было просто довериться телу, как доверился бы боевому коню, в надежде, что тот вынесет, не бросит.
Кинжал, прошелестев в воздухе, ударил копейщика в грудь и пробил насквозь стеганую куртку. Заваливаясь влево, Кривой взмахнул мечом, тот описал дугу навстречу второму копейщику и рассек ему лицо – ото лба до бороды, – застряв в черепе. Кривой рванул его, но понял, что не сможет вытащить, что так только валит мертвое тело на себя. Тогда он, выпустив рукоять, вскочил на ноги с засапожным ножом в вытянутой правой руке.
Впереди рубились ватажники – Кривой не смог сразу распознать, все ли еще живы.
Дед схватил наконец рогатину и прыгнул к Дылде: тот, прижатый к саням, отмахивался мечом сразу от двоих и уже пропустил удар в левую руку. Ватажник ревел, но в голосе его теперь не ярость звучала, а отчаяние: понимал Дылда, что не выпустят его отсюда, добьют и бросят на окровавленный снег. Удар. Еще удар – этот он парировал, а следующий снова пришелся в левую руку, пробил мякоть.
Меч опять взлетел над головой у Дылды, взлетел и замер: Дед быстрым движением вырвал рогатину из бока мечника и бросился на второго, пока тот не успел еще вытащить меч из раны противника. Дед махнул рогатиной – широкое, остро заточенное лезвие полоснуло противника по горлу, чуть выше кольчуги; тот замер, выпустил рукоять меча и упал на бок. Дед побежал в голову обоза.