– Или в гробах, – добавил Кривой, оглядываясь на постоялый двор.
Ну не нравился ему тутошний хозяин, хоть ты тресни. И выглядел спокойным, и глаза не бегали, только что-то звучало в его голосе, еле слышно дребезжало, как треснутая глиняная миска. Вроде бы и трещинка крохотная, незаметная совсем, а звук уже не тот, не чистый звук. И, выходит, нужно эту миску выбрасывать – не будет толку все равно.
Уже отъезжая, Кривой оглянулся: хозяин смотрел на них даже не зло, а как-то цепко, словно между ним и отъезжающими постояльцами был самострел, и прикидывал хозяин, выбирал, кого из девяти убить первым. Кривой даже хотел окликнуть Рыка, посоветоваться, но тут что-то пробормотал Хорек, и он наклонился к нему, вслушиваясь.
Мальчишка дышал ровно, глубоко и сильно.
– Вот и хорошо, – сказал Кривой.
Постоялый двор скрылся за деревьями, дорога пошла вниз, в узкую долину, зажатую между двумя голыми каменистыми холмами. Тракт шел теперь прямо на восток и до самого Базара больше не сворачивал. Строго навстречу солнцу.
Оно и встретило ватажников как раз между холмами.
Лысые на вершинах, у основания они были словно оторочены невысоким кустарником, густым и колючим. Снег плотно лежал на ветках гладкий, блестящий в первых лучах восходящего солнца.
Впервые за многие дни солнце поднималось чистое, не испачканное кровью, не пятнающее красным все, до чего дотрагивалось.
И мороз отступил. Да и пора: скоро, через неделю, если Кривой не просчитался, уже и Хляби, а там и до Веснянки совсем ничего. Скоро потечет. А возле Базара-на-Протоке, наверное, и того теплее. У моря всегда теплее, если даже это не совсем море, а Протока из Северного моря в Темное.
Кривой приподнялся на санях, глянул вперед, туда, где дорога снова выбиралась на ровное место, увидел возле самой линии леса движущуюся точку – сани. Конных людей он не рассмотрел – далеко.
– Не уйдут, – подумал Кривой. – Не отпустим. Хорек очень хочет княжну спасти. Молодой еще, для него это не повод денег срубить, а сказочный подвиг.
Кривой попытался вспомнить, когда сам мечтал о таком подвиге, и нахмурился. Получалось, что никогда он о таком и не думал.
Вначале, пока жил на хуторе, мечтал вырасти и отлупить, наконец, своего старшего брата. Когда хутор, походя, пожгли степняки, идущие на соединение с княжеской дружиной, он мечтал вначале выжить, а потом отомстить проклятому наезднику, легко срубившему на всем скаку его старшего брата в короткой суматошной стычке.
А потом мечты стали проще, вещественнее: утолить голод, выжить вот в этой схватке, ускользнуть от стражников, обмануть купца, снова выжить и снова обмануть…