— Схоронили его? — спросил я.
— Чего говоришь-то? Ну чего от этого человека могло остаться? Вот чудила!
— А чё начальству было?
— А ничё.
По заводу поползли, зазмеились тяжелые, недобрые слухи. Создали первую (их было потом три или четыре) комиссию по расследованию ЧП, куда включили и Миропольского.
— Еще легко отделались, — говорил мне Миропольский. — Набрали мальчишек, кое-как подучили и поставили к станкам.
ЧП с подростком произошло ночью. А в утреннюю смену вытворил грязное дельце Мосягин — сломал центровой станок; их в обдирке и оставалось-то всего-ничего. Нарошно сломал. Хотел сломать. Полетело, порушилось все, так что слесари-ремонтники потом, ругаясь и отплевываясь, дня три колдовали над станком.
Поглядел, поглядел я и говорю:
— Что же ты наделал, человече?!
— Да, не выдержал нагрузки станочек. Шибко хреновый. Все дрянные станки надо выбрасывать к лешему, я лично так думаю, Иваныч. Переводите меня на «ДИП».
Он, как всегда, стоял по-солдатски — руки по швам, смотрел кротко, а краешки губ его книзу ползли, и опять мне казалось, что Мосягин усмешничает.
— Ты же нарошно сломал станок.
— Страсть хотелось побольше выработку дать, — отозвался он спокойно, будто не понимал моих слов. — А может быть, и рекорд бы!.. А чё!..
— Ты же нарошно сломал его, говорю тебе.
— Чё-чё?!
— А то, чего услышал.
— Что значит «нарошно»? Ты чё говоришь?
— А это значит, что ты хотел, чтобы станок сломался. Хо-тел! И думал: все будет шито-крыто.
— То есть, как это хотел?
— А уж не знаю, как.
— Зачем мне хотеть?
— Это тебе видней.
— А твой зятек, Васька Тараканов, тоже хотел, а?! Скока разов он центровой станок ломал, а? А как поставили на «ДИП» — порядочек, любо-мило смотреть. Так что давай не будем... Ты меня не любишь, знаю...
«Изо всех сил старается казаться спокойным, но какая-то натяжка все же есть, видно, что притворяется. Вон и пот на лбу... Хотя причем тут пот?»
— Тараканов не хотел. И у него только шестеренки. Шестеренки — чепуха. А у тебя...
Мосягин хохотнул. Почти натурально хохотнул. Вот артист!
— Ну, едрит твою! Ваську надо на руках носить, а других поносить. Не выйдет, товарищ Белых! Не выйдет! Я тоже хочу дать выработку большую, я не хужей других-прочих.
«Не те слова, не та интонация. Все одно вижу голубчика».
— Хватит, Мосягин! Вы специально сломали станок. — Мне хотелось сказать пограмотнее, официально, а не получалось: волнение, злоба всегда лишали меня языка, я начинал говорить торопливо, сбивчиво, совсем не так, как нужно бы.
— Да ты чё, в сам-деле?! Как я могу специально? Дал поболе обороты и он сломался. Чё ты в сам-деле, елки-палки?