Двоюродная сестра, почти одна кровь, жили в одном доме, воспитывал и кормил обоих отец Танькин, одинаково относившийся и к дочери, и к племяннику, а вот на тебе — совсем разные люди: сестра своенравна, упряма, то и дело на рожон лезет. И все одно выдвинул бы ее, зоотехником или даже управляющим фермой сделал бы, но она не хочет, посмеивается: «Вот закончу институт... Тебе, Максим, со мной трудно будет». Дурит баба, замуж бы ей, может, остепенится. Был у нее муж, такой же по характеру, работал председателем сельсовета. Лет пять назад погиб. Случилось это весной. Уже протаяли дороги, оголились бугры, и снег, осев, потемнел даже в лесу. Говорили человеку: не ходи по реке, беда за спиной прячется. «Пойду! Дело не терпит». Доходился, попал в полынью.
Летом Утюмов пригласил Татьяну в гости. Приехала. И начала: и с этим в совхозе не так, и это надо бы переделать. Критиканка. Одно дело свинаркой работать, другое — огромным хозяйством руководить, издали-то все легко, все просто. Максим Максимович тоже на кого хочешь критику наведет, полезные советы даст, спланирует, в мыслях-то он за секунду до Юпитера долетит. Ох-хо-хо!
Конечно, Вьюшков кое-что сбрехнул Птицыну, а Птицын повторил слова Вьюшкова и добавил собственной брехни — не без того, но все равно Лаптева надо поставить на место, иначе слова и дела этого человека будут ложкой дегтя. Горожане, они все прыткие. Потому и петушится, что пока еще ни в чем разобраться не может.
Утюмов не считал себя блестящим организатором и крупным специалистом, вовсе нет, но был уверен: все в совхозе держится только на нем, уйди или умри он — и хозяйство покатится в пропасть. Его часто критиковали, ругали за то и за это, «влепили» до десятка простых и строгих выговоров, но, как казалось Максиму Максимовичу, все же ценили и в районе, и в области. Где-то в тайниках души его жила холодная, колючая мысль о том, что он для новых времен не очень-то подходящий руководитель, что-то недоделывает, недопонимает, мог бы и доделать, и понять, он не хуже других, но уже ни к чему, уже поздно; он пугался этой мысли, как чего-то опасного, низкого, она унижала его, вселяя в сердце чувство недоверия к себе и неудовлетворенности.
Надо бы сделать замом кого-то другого. Кого? Лучшая кандидатура — Птицын, но тот отказывается, улыбается противно-снисходительно: «Ну, что ты, пусть уж наша молодая поросль занимает начальствующие посты».
Максим Максимович Долго не мог понять этого человека: себялюбив, самоуверен, это чувствуется даже в его голосе, неторопливом, размеренном, когда беседует с начальством и ласково-покровительственном, когда говорит с подчиненными (он вообще играет голосом, как артист), и в то же время не рвется к высоким должностям. Потом дошло: Птицын и без того достаточно высоко, независимо поставил себя, его себялюбие не ущемлено, а благ получает больше, чем получал бы на посту заместителя директора или даже директора. Все новоселовцы держат скотину, но такого идеального порядка в хлевах, таких гладких коровушек и хрюшек, таких кур-несушек поищи — не найдешь; самая крупная, самая вкусная картошка у Птицыных, самые большие и твердые кочаны капустные тоже у них. В прошлом году тля пожрала всю смородину, везде, только не у Птицыных. Особнячок с верандой и мансардой, спальный и столовый гарнитуры, легковушка — живет мужик в свое удовольствие. Одно время хотел уйти с должности главного агронома, рядовым специалистом стать: «Недомогаю... Тяжело... Кого-то бы из молодых...», но Максим Максимович раскусил его ход и сказал, как отрубил: «Об этом и думать не смей!» Любит армянский коньячок, пьет не часто и в меру, подвыпив, пускается в философию: