Чудно: Шахов и Миропольский внешне чем-то неуловимо схожи. Чем же?.. У обоих странная привычка похлопывать, поглаживать станки и машины. Точнее, гладил Миропольский, а похлопывал Шахов. Разговаривает Лев Станиславович с токарем, а сам гладит коробку скоростей или заднюю бабку, будто ребенок это или кошка. А Шахов хлопает по станку ладонью или слабо бьет кулаком, немного — раз, два раза. Это когда узнает, что на станке дана большая выработка. Может, оттого руки у обоих завсегда в машинном масле.
А вообще-то редко встретишь людей в такой степени разных.
Между рабочими и начальником цеха невидимый, но крепкий барьер: никто не раскрывал перед ним душу, поглядывали недоверчиво, разговаривали официально. Лишь старики, тертые, много повидавшие, понимали Миропольского.
— Летом уйду, — сказал мне Миропольский по дороге в цех. — Подыщу такую работу, где отвечать только за себя. — Он вздохнул. — Зачем Шахов каждый раз о моей интеллигентности говорит? Ведь мой отец был половым в трактире. Конечно, лучше бы сталеваром или токарем. Но отцов не выбирают. Один аллах знает, как тяжко пришлось мне карабкаться до инженерных знаний.
Помолчал.
— Кажется, с кровью предков перешло ко мне чувство подавленности и робости. Мой дед и прадед тоже холуями были. Дед возил помещика в Вятской губернии. Был он, рассказывают, очень уж безобразен лицом. А женился на красавице горничной. Конечно, кучер для горничной жених незавидный. И не быть бы ему женихом, но однажды... Где-то на лесной дороге напали на них разбойники. Помещик от страху тулупом укрылся, а дед давай нахлестывать лошадей. Кричит и нахлестывает. И сумел-таки скрыться. Помещик и говорит: «Ты спас меня, я вовек этого не забуду. Что хочешь проси — все исполню». И дед попросил в жены Варвару, горничную. Бабушка в ногах валялась у барина, жизнь кончать собиралась.
«Чудноватый человек», — подумал я, а сказал что-то другое.
— Мне бы врачом работать. — В голосе твердость, видать, не впервые эта мысль пришла ему в голову.
У старого мастера глаз, что у коршуна, зорок, сразу видит: в норме рабочий или нет. Если в душе у человека кошки скребут, может всякая напасть случиться: деталь запорет, станок поломает, а то и себя поранит.
Меня беспокоили двое: токарь Митька Мосягин и нормировщица Аня. Мосягин обтачивал поршень — работа не из легких. Аня стояла возле, в руках секундомер и блокнот. Хронометраж вела — определяла, сколько времени токарь затрачивает на обработку поршня. Так устанавливали сменные нормы.
Была девчонка явно не в себе: глаза опухшие, красноватые, губешки поджаты. «Не Митька ли обидел?»