Развияр прислушался. Из комнаты справа едва слышалось спокойное дыхание.
Он приоткрыл дверь, потихоньку заглянул внутрь. На широкой низкой постели лежал зверуин, вытянувшись во весь огромный рост, свесив нижние лапы. У его мягкого светлого живота лежала, прильнув к нему, Яска; Лукс обнимал ее во сне и руками, и передними лапами. Тонкая простынка укрывала Яскино голое тело до пояса.
Развияр закрыл дверь. Несколько минут ни о чем не думал – только смотрел на комнату, выступавшую из темноты навстречу свечке. Надо задернуть шторы; нельзя, чтобы снаружи видели огонь, это не в обычаях Фер…
Все, что случилось с ним в последние дни, теперь вернулось и заколотилось под ребрами, будто камень в вертящейся бочке. Сотник Бран, великий воин, изувеченный и проданный в рабство, как кусок мяса. Развалины замка, который он обещал восстановить… да не рассядется ли камень от первого же прикосновения кирки?! Да не сбежит ли зодчий, когда поймет, чего хочет от него обезумевший Новь? Развияр приносил жертвы Медному королю, он видел каждую прожилку на траве под ногами, он отомстил убийцам своего отца, он носит меч гекса и кольчугу имперского стражника… Ну и что?!
Он опустился в кресло и поставил свечку на пол. Ну и что, ведь это его решение, решение всадника. Он отдал Яску своему брату на «вторую ночь», и тем самым согласился, что она и жена Лукса тоже. Жена Лукса, который дороже, чем просто брат; почему же так хочется пойти к кузнецу и заказать стремена?!
Завтра на рассвете они трогаются в путь. Дорога через тоннель, потом мимо Кипучки, потом через перевал. И почти не придется спать; надо отдохнуть сейчас, пока можно. Подремать хоть несколько часов. Он ведь и собирался, вернувшись в гостиницу, повалиться в постель почти замертво…
Он поднялся. Снял плащ. Расстегнул пояс, снял перевязь и ножны. Бездумно вытащил меч – темный, без единого блика на клинке. Почему он не убил работорговца?!
Он провел пальцем по острию. Боль была сильнее, чем он ожидал. Выступила кровь, быстро закапала на пол. Развияр смотрел на нее со странным удовольствием; ему хотелось взять меч и разорить комнату, разбить гостиницу, расколоть все эти кресла и столы на тысячи щепок. Ни с того ни сего он вспомнил молоденькую Джаль: милую, покорную, со старательной улыбкой на губах.
Он загасил свечку и подошел к окну. Улица молчала; что-то мелькнуло в переулке напротив, вроде как отблеск светильника, прикрытого полой. Город кипит ночной злой жизнью, на развалинах сгоревшей библиотеки поселились, по слухам, пауки Ча, и заплели обугленные балки своей паутиной…