— О Боже. Драммонду это не понравится.
— К черту Драммонда.
Он хотел ее схватить, но она оттолкнула его руки.
— Не двигайся. Я не хочу испачкаться в этом портвейне, да и жемчуг может пострадать. Лежи тихо и надейся, что я все сделаю правильно, прежде чем струшу.
Он заложил руки за голову.
— Что бы ты ни сделала, я переживу.
Однако он храбрец, подумала Верити. Она встала на четвереньки и, опустив голову, стала слизывать вино с его груди. Кажется, ему понравилось. Ее язык спускался все ниже и достиг низа живота. Когда она добралась до торчащей плоти, лизать ее показалось ей обычным делом. Ее язык порхал, а Хоксуэлл пришел в состояние полной эйфории.
Он обречен.
Эта мысль пришла в голову Хоксуэллу, когда он — в блаженно-расслабленном состоянии — держал Верити в своих объятиях.
Обречен. Сейчас ему это было все равно. Но даже после самых страстных ласк он не мог не думать о том, что ему необходимо знать правду.
Его немного утешало то, что он никоим образом не заставлял Верити экспериментировать. Он пообещал выполнить любую ее просьбу перед тем, как она дала свое согласие.
Но это могло быть… все, что угодно.
Хуже того. Он был совершенно уверен, что она почувствовала свою силу и знает теперь, как получить все, что захочет. Снова и снова, и так до конца своих дней.
Он не мог отделаться от ощущения, будто только что уступил в борьбе, которую он, сам не понимая почему, вел.
Она не спала, но была по-своему удовлетворена. Но не так, как он хотел бы. Как ему было нужно. Когда он придет в себя, он об этом позаботится. Его тело уже было почти готово.
Он потрогал ожерелье, восхитившись мягким свечением жемчужин на ее прелестной груди.
— Ну и какое же одолжение? Какова просьба?
Прикусив нижнюю губу, она следила за движением его пальцев из-под полуопущенных век.
— Ты не должен выполнять свое обещание. Оно было дано под моим давлением.
— Я не был обманут, и мне не нужны оправдания. Говори, что это.
— Мне нужна твоя помощь. Ты лорд. Ты знаком со многими людьми и можешь получить ответы там, где не могу я. Помоги мне узнать, что случилось с сыном Кэти.
— С Майклом.
— Да.
— Ты хочешь, чтобы я нашел Майкла.
Он не рассердился, но настроение испортилось, а блаженство улетучилось. Конечно, она хочет узнать, что случилось, уверял он себя. Это ничего не значило. Этот Майкл не был соперником.
Но другой голос, прозвучавший из глубины души, напомнил ему, что она была рождена для Майкла или для такого мужчины, как он, и что на самом деле она никогда не хотела графа Хоксуэлла.
Однако самым странным, самым невыносимым и даже самым удивительным было то, как печально звучал этот внутренний голос, будто признавая правду, скрывавшуюся за наслаждением, каким бы восхитительным оно ни было.