прокисают даже в герметичных стеклянных банках. Против мальчишек, которые шастают по улицам вечером и ночью. Мальчишек, чьи подбородки покрыты мягким, как абрикосовая шкурка, пушком, а тела налиты злобой зависти. Желание обладать. И в голове у них: почему у вас есть, а у нас нет? Стены магазина потемнели, стали совсем темными и вот уже невидимы для постороннего глаза. Снаружи вам бы показалось, что это только тени пляшут на пустой стене. Пришло время расстелить свою постель, в самом центре, где пол как бы немного вдавлен. Надо мной голая лампочка образует огромную куполообразную тень, и потолок тонет в копотной мгле. Вокруг меня бадьи с мукой байра, приземистые бочонки с рапсовым маслом, успокаивающе устойчивые. Мешки с искрящейся морской солью составляют мне компанию. Специи шепчут свои секреты, радуются своим радостям. У меня тоже есть своя маленькая радость. Когда я ложусь, со всех концов города ко мне стягиваются нити пульсирующих импульсов: боль, страх, отчаянная любовь. Всю ночь, если захочу, я могу жить человеческими чувствами, которыми я пожертвовала ради служения специям, погрузиться в водоворот обычных человеческих мыслей. Тило, в твоей жизни все так спокойно, определенно, так предсказуемо, что изысканным, как вино, кажется вкус горестей и надежд простых смертных. Каждая мысль - жаркий сгусток, из которого постепенно проявляются слова, лицо и - комната, где находится человек, если как следует вглядеться. Громче всего мысли шатающихся ночью мальчишек, они - как высокочастотный шум, как гул электрических проводов перед штормом. О, это ощущение силы, о, эта радость, мы вознесены надо всем, когда вот так шагаем по ночной улице, насвистывая, позвякивая цепочками, а люди разбегаются, прячась по своим норам, удирают, как тараканы. Мы короли. И эти оранжевые сполохи огня изо рта наших возлюбленных - наших возлюбленных из металла, пожнут ля нас смерть, что прекрасней любви, столько смертей, сколько мы захотим. Ночные мальчишки с белесыми глазами, как будто обесцвеченными кислотой. У меня от них кровь застывает в жилах. Я отталкиваю, мысли о них обратно во тьму, породившую их, но знаю, что, если что-то невидимо, это не значит, что оно не существует. Но вот и еще одна картина. Женщина в кухне варит мой рис. Она сама пахнет, как зернышки риса, что она катает между пальцев, чтобы понять, готовы ли они. Пар от риса прогрел ее кожу, распустил волосы, туго стянутые сзади весь день. Смягчил синяки под глазами. Сегодня день зарплаты, так что пора приступать к жарке: горчичные семена трещат на сковороде, туда же она кладет баклажан и горькую тыкву, приобретающую ярко-оранжевый цвет. В карри из цветной капусты, похожей на белые кулачки, она добавляет гарам масала