Меня задело, что полтора месяца обо мне не вспоминали. На груди Василя Левченко блестел второй орден Отечественной войны, а у Матвея Осина — медаль «За отвагу». Это почему-то раздражало. Может, зависть? А может, попрощался я с 121-й отдельной штрафной ротой. Отлеживал бока, никуда не торопился. От передовой все равно не уйду, а куда направят — какая разница?
— Тимарь, наверное, уже майор?
— Майор, — подтвердил Левченко.
— Передайте ему поздравления.
За это выпили еще. Ребята уловили перемену в моем настроении, пытались неуклюже шутить, наливали еще.
— Ты, Слава, к нам возвращаться не хочешь? — напрямую спросил Осин.
— При чем тут хочу не хочу! Куда направят, туда и пойду.
— А в роту, значит, желания нет? — допытывался Матвей.
— Ладно, засиделись мы здесь, — я сделал попытку подняться, но Левченко и Осин дружно усадили меня на траву.
— Славка, ты заболел, что ли? Про тебя ребята вспоминают, ждут. И Николай Егорович, и Петька Фалин, и Бульба. А то, что мы долго не приезжали, знаешь, какая она, жизнь. Мы же после этого еще в одной операции участвовали. А за тот долбаный завод ни одного человека не наградили.
— Точно, — подтвердил Левченко. — Сказали, что задание не выполнили, нет вам никаких наград.
— Алдана в госпитале видели, где Петька Фалин лежит, — сообщил Матвей. — Морду ему осколками хорошо разукрасило. Он там, как петух в курятнике, зубы вставили, с санитарками дружит.
— А майор наш бывший, Зеленко? Ничего не известно?
— Убили снарядом, — без особого сожаления сообщил Осин. — Только по часам и опознали. Их сплющило, поэтому никто не позарился. Ну, так что Егорычу передать?
— Если направят, то вернусь. Куда ж я без вас?
— Направят, — заверил Левченко.
Оказывается, он привез письмо за подписью каких-то чинов из штаба армии, где просят начальника госпиталя направить старшего лейтенанта Буканова к прежнему месту службы в отдельную штрафную роту. Обычно такие просьбы удовлетворяли.
Я постепенно отошел. Почему-то хотелось заплакать. Шмыгнув носом, смахнул влагу со щеки. Просидели до вечера. Остатки харчей и спирта сложили в мешок, угостить ребят из палаты. Осин достал из кармана деньги.
— Харчи зараз сметут. А червонцы тебе пригодятся, когда в самоволку двинешь. Городок зеленый, чистый, девок полно. Подружился с кем-нибудь?
— Нет. Не получилось.
— Ну, время еще есть. Подцепишь кого-нибудь.
Как прощался с Левченко и Осиным, помню плохо. Они отвели меня в палату, я развязал вещмешок и оделил соседей остатками харчей и спирта. Утром болела голова, но настроение было приподнятое. Рассказал приятелям, что намерен вернуться в штрафную роту. Отреагировали по-разному. Данила Колышкин, пожав плечами, сказал: