Впереди шла драка. Или рукопашный бой. Это когда бьют друг друга чем попало: штыком, ножом, прикладом. Велихов, дивизионный разведчик, разжалованный за трусость, дрался отчаянно. Сломал приклад винтовки, получил удар ножом в лицо, но, извернувшись, вогнал немцу винтовочный ствол между ключиц.
Крепкий щекастый солдат умело, как на плацу, попытался достать меня штыком. Я надавил на спуск, хлопнул одиночный выстрел. Лихорадочно выдернул из-за голенища запасной магазин. Подраненный щекастый ариец уже не лез со штыком, но так же проворно передергивал затвор винтовки, загоняя патрон в ствол.
Он успел бы выстрелить первым, потому что ранил я его легко. Оставалось лишь нажать на спуск. Секунда! Хрен тебе! От отчаяния и злости я отбросил автомат и заученным за долгие месяцы тренировок движением попытался вывернуть винтовку. Ведь я учил этому других! Немец весил килограммов девяносто, а мощные руки отбросили меня прочь. Боров, откормленный и натренированный, чтобы убивать, изо всех сил пытался достать меня пулей или штыком.
— Не выйдет, сука!
Я орал, зацепив ногами, как крючком, сапоги здоровяка. Он свалился, Василь Левченко, оказавшийся вовремя, не жалея, всадил в него остаток диска. Я поднялся, подобрал свой автомат. Живых немцев поблизости не было. Впереди и слева поднимались столбы минометных разрывов. Неужели нас решили поддержать? Я бежал по траншее вместе с Левченко. Это было неправильно. Два командира не должны находиться рядом. Попадем под одну гранату или очередь, и взвод (вернее, остатки) будет обезглавлен.
Я выскочил на бруствер. Из гнезда неподалеку разворачивали станковый пулемет. Неприцельная очередь ударила бойца, который бежал впереди, в ногу. Брызнули клочья крови и обмоточной ткани. Левченко, я и мой ординарец Савельев успели упасть. Боец ворочался и, что-то выкрикивая, пытался встать. Почти напрочь оторванная нога болталась отдельно. На снегу темнели пятна крови.
— Лежи, не двигайся! — крикнул я, но тяжело раненный боец, наверное, уже ничего не понимал.
Еще одна очередь свалила его на снег, а немец, не жалея патронов, бил в нашу сторону. Нас защищал двойной бруствер запасного пулеметного окопа. Пули сносили верхушку, куски мерзлой земли, и бруствер разваливался на глазах. Надо бросать гранаты! Но почему я тогда медлю, и медлит Левченко? Пули шли так густо, что невольно вжимали всех троих в землю. Боец впереди нас, простегнутый полсотней пуль, превратился в бесформенный комок.
Я наконец нащупал гранату. Это была «лимонка», опасная и для нас большим разбросом осколков. Но искать другую не оставалось времени. Разогнул усики и, выдернув чеку, неловко бросил ее, загребая рукавом снег. Поднимать выше руку не рискнул. Граната взорвалась с недолетом, и вместе с пулями над головой засвистели осколки. Но пулемет замолчал.