Гауптштурмфюрер Гейер махнул ему рукой:
— Вольно! Я только хотел сказать вам, обершарфюрер, что офицеры уходят. Будет лучше, если мы сейчас оставим парней, чтобы они смогли без помех продолжить. — Он в последний раз огляделся, как будто пытался запомнить лица рядовых эсэсовцев для какого-то личного почетного списка военных потерь. — Доброй ночи, обершарфюрер, — сказал он и прикоснулся рукой к фуражке, после чего ушел, сопровождаемый офицерами, которые пьяной походкой следовали за ним.
А будущие жертвы продолжали свое празднование.
* * *
Он увидел ее в тусклом голубоватом свете уличной лампы. Услышав цокот высоких каблучков по влажным булыжникам, он с пьяным упорством пошел за ней следом, а затем договорился о дальнейшем. Всю дорогу до ее квартиры его руки блуждали вверх-вниз по ее телу под мерцающим черным макинтошем.
Когда они вошли в ее квартиру и она зажгла яркий свет, он увидел, что женщина по-настоящему красива. На нежном овальном лице под короткими вьющимися волосами сверкали глаза необычно глубокого черного цвета. Он почти сумел вообразить, что она неиспорченна и невинна.
Но на самом деле она таковой не была. «Слишком классно целуется», — отметил его мозг, даже несмотря на то, что был столь затуманенным.
И все же он был чересчур пьян и очень хотел ее, чтобы задумываться слишком сильно. Его руки скользили по шелковому белью в поисках белой кожи, гладкой, плотной и совершенно очаровательной.
Он яростно опрокинул ее на спину. Автоматически ее ноги разлетелись в разные стороны. Мельком он увидел темный пушистый цветок, угнездившийся во влажной глубине. Он протиснулся своим твердым членом в ее тело — и внезапно забыл про мир мужчин с его сапогами, приказами, стальными монстрами и запахом нависшей смерти.
Когда он уже спал, совершенно обессилевший, со спутанными влажными светлыми волосами, эта неизвестная женщина погладила его с бесконечным состраданием.
* * *
Шварц слепо блуждал по затемненному городу. Жирный полицейский средних лет заметил его, покачивающегося в синем свете уличного фонаря. Он бесцеремонно похлопал рукой по своему служебному пистолету, но, увидев три офицерские шишечки в одной петлице и серебряный отсвет рун СС — в другой, резко повернулся и быстро зашагал в противоположную сторону.
Шварц пошатнулся. Город был полностью затемнен. Но унтерштурмфюреру казалось, что за каждым окном, закрытым ставнями, он слышит музыку, счастливые голоса, смех. Это заставило его опечалиться плаксивой пьяной грустью человека, которого никто не любит в целом огромном мире. Шварц чувствовал себя опустошенным. У него не было друзей, не было даже товарищей — существовали только начальники и подчиненные. Не было девушки, которая любила бы его, даже из числа тех дешевых шлюх, к которым парни из роты бегали во время увольнительных. Он был совершенно, абсолютно, невероятно одинок, один во всем мире.