– Мне угодно услышать правду, – сообщил он.
– Не понимаю, о чем. Вашей коллеге я вчера все объяснила.
– То, как ловко облапошили мою коллегу, делает вам часть. Но в отличие от берлинской полиции у нас свои методы. Порой они куда эффективнее.
– Пугать меня, молодой человек, не надо. Давно уж страх потеряла.
– Что вы! И не думаю! – Родион даже ладошку к сердцу приложил, чтоб искренность подтвердить. – Чем же могу напугать почтенную хозяйку?
– Рада, что понимаете.
– Разве тем, что наперекор закону, морали и человеческой совести отдаете девочек четырнадцати лет развращенным мерзавцам.
Ардашева осталась совершенно спокойна.
– Это ложь.
– Конечно, ложь. И господину приставу, да и вашим опекунам из Врачебно-санитарного комитета она доподлинно известна. Все знают, что такое у вас невозможно. Быть может, сами проверяют порой.
– Господин Ванзаров!
– Госпожа Ардашева! – тоже повысил голос Родион. – Мне дела нет до этого.
Смутное беспокойство кольнуло сердце Полины Павловны. Неясность всегда пугает.
– В таком случае я вас не понимаю, – на смену гневу уже просилась приятная улыбка.
– Охотно верю. Для начала хочу спросить: знакомы с Семеном Пантелеевичем?
– С кем?
– В некоторых кругах он известен как Сенька Обух. Или просто: Обух.
Судя по забегавшим глазкам, хозяйка притона была в курсе.
– Вижу, знаете, – обрадовался Ванзаров. – Потому сразу к делу. Сейчас задам простые вопросы. Но если память вас подведет, как вчера, упрашивать не буду, а сразу передам эту честь Семену Пантелеевичу. Уж как Обух спросит, сами догадайтесь.
Сразу учуяв, что мальчишка не врет и не блефует, Ардашева испугалась по-настоящему. Не смогла догадаться, что объединяет воровского старшину и чиновника полиции. Сопляк оказался непрост, ох как непрост.
– Я, право, не знаю, – Полина Павловна натурально изобразила смущение.
– Обещаю: все сказанное останется здесь. Расследование неофициальное.
– Что ж, раз так.
– Рад, что договорились. – Родион был строг и невозмутим. – В мире, как это называет Обух, была нищенка Марфуша, блаженная. Перед тем как потерять память, она служила у вас.
Куда и девалась вся неприступная гордость? Ардашева стала обычной напуганной женщиной, которой не хочется ворошить старое.
– Вы уж знаете, что ж еще, – тихо сказала она.
– Ее настоящие имя и фамилия?
– Марфа Ивановна Нежданова.
– Как она к вам попала?
– Помните, рассказывала о подруге?
– Госпожу Кошелеву отлично помню.
– Это было, страшно вспомнить, лет сорок пять тому. Мы еще тогда были молодыми, я только заведение открыла; как Врачебно-санитарный комитет образовали и разрешили дома терпимости официально, так я и открыла, все деньги, накопленные трудом, вложила.