1937. Большая чистка. НКВД против ЧК (Папчинский, Тумшис) - страница 50

Заковский жалел об оставшихся в Ленинграде товарищах, но и в Москве нашлись ревностные служаки террора. Случайным, но быстро схватывающим учеником Заковского, например, оказался начальник отделения 3-го отдела М.К. Каверзнев, ставший одним из главных «поставщиков» арестованных. Как вспоминал А.О. Постель: «…Каверзнев получил задание громить латышский клуб со всеми его ответвлениями, и при наличии контрольных цифр на арест липаческие дела Каверзнева развернулись больше чем у всех, и он был по латышам первым ударником. Для того чтобы в справках на арест создавать видимость, что арестованные являются участниками латышской организации, он имел одного арестованного — заведующего Латышским клубом Апина, который, будучи стариком, после тяжелых избиений стал, как говорил Каверзнев, «энтузиастом» и давал показания на кого угодно под видом организации при Латышском клубе…»[118].

Деятельность Заковского по разгрому контрреволюционных организаций в столице была высоко оценена самим Сталиным. На одном из февральских сообщений Ежова о ходе ликвидации «контрреволюционного эсеровского подполья» в Москве вождь народов написал: «т. Заковский — не т. Реденс. Видно, что т. Заковский напал на жилу, как говорят золотопромышленники. Реденс как чекист не стоит левой ноги Заковского. Желаю успеха т. Заковскому. Нужно продолжить корчевку эсеров. Эсеры — большая опасность»[119].

Столь бешеную активность, проявленную в столице Заковским, многие в Наркомате внутренних дел объясняли тем, что в Ленинграде он якобы не проводил масштабных операций «…по разгрому шпионско-диверсионных контингентов из латышей». Бывший его коллега по Северо-Западу Тениссон, встретив Заковского в коридоре Наркомвнудела, стал жаловаться, что вот, мол, бросили на хозяйственную работу (он возглавил лесной отдел ГУЛАГа). В ответ услышал лишь: «Подвели нас латыши, нет доверия»[120]. И, вероятно, теперь, находясь в Москве, Леонид Михайлович решил наверстать упущенные возможности. Этому способствовало и решение ЦК ВКП(б) от 31 января 1938 года, согласно которому НКВД предлагалось «…продолжить до 15 апреля 1938 года операцию по разгрому шпионско-диверсионных контингентов из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финнов, греков, харбинцев, иранцев, китайцев, румын, как иностранных подданных, так и советских граждан»[121].

С пребыванием Заковского в Москве связано завершение одной судебно-политической интриги, в которую он оказался замешан. Как известно, на мартовском 1938 года судебном процессе по делу «Антисоветского правотроцкистского блока», где судили Н.И. Бухарина и А.И. Рыкова, самым коварным из «заговорщиков» выглядел бывший нарком НКВД СССР Г.Г. Ягода. Среди множества преступлений его обвиняли в попытке отравления Н.И. Ежова. Подоплеку этого эпизода раскрыл сам Ежов, уже находясь на скамье подсудимых в 1940 году. Едва он в 1936 году обосновался на Лубянке, как стал объектом влияния различных соперничающих групп и группочек в руководстве аппарата НКВД СССР. Приемная и кабинет Ежова наполнились угодничающими и наушничающими чиновниками, здесь рождались самые нелепые слухи и сплетни. Одним из первых явился к Ежову начальник ГУ ШОСДОР-а НКВД Г.И. Благонравов, доверительно сообщивший наркому, чтобы он «…в Наркомате кушал с опасением, т. к. здесь, может быть, отравлено», чем нешуточно напугал Ежова. Через некоторое время в кабинет к Ежову заявился Заковский и с озабоченным видом объявил: «Тебя, наверное, отравили, у тебя очень паршивый вид». Перепуганный Ежов, по его словам, «поделился… с Фриновским, и последний поручил Николаеву немедленно произвести обследование воздуха в помещении. После обследования было выяснено, что в воздухе обнаружили пары ртути»