Костя лег на кровать, он устал. Толик сел рядом и застенчиво проговорил: «Костя, я тут стихи написал. Хочешь послушать?» Костя ничего не сказал, но с интересом посмотрел на Толика. «Это я тут познакомился с одной девчонкой. Это была совсем простая девчонка, но она поняла меня. И я посвятил ей стихотворение.» Толик откашлялся: «Здравствуй Лена-Ленок, незнакомый дружок, вспоминаешь ль меня…» Костя засмеялся. Толик остановился и с обидой посмотрел на Костю. «Вспоминаешь ль меня… повторил Костя, — ну, ну, давай дальше…» Толик насупился. «Ты смеешься? Ты смеешься надо мной? А ты знаешь, что я, между прочим, могу свои стихи на помойку выбросить? Хоть сейчас! А ты над своими стихами трясешься!»
«На помойке им самое место,» — Костя смотрел на Толика, и в глазах его была насмешка. Толик встал и вышел, хлопнув дверью. Марусе даже было его немного жаль, но она промолчала. Толик не пришел ночевать.
Утром они сидели и пили чай, тут открылась дверь, и вошел Толик. На лице его блуждала какая-то загадочная блаженная улыбка. Он тоже сел к столу и стал сосредоточенно поедать бутерброды с колбасой. Потом сказал «Ты знаешь, Костя, сегодня утром я ходил к морю. Солнышко еще не встало, было так рано-рано. И я помолился Богу. И Бог мне кое-что открыл…» — Толик значительно посмотрел на Костю. Костя молча ждал продолжения. «Я скажу, когда доем», — Толик не хотел сразу выкладывагь все. Он, чавкая, продолжал есть и время от времени посматривал на Костю. В глазах его светилось торжество. Наконец они допили чай, и Костя встал из-за стола, уже собираясь уходить, но Толик остановил его: «Куда? Подожди, я должен сказать. Так вот. Бог мне открыл, что ты Костя… — он помолчал, — что ты Костя — Фома Опискин!»
Он удовлетворенно замолчал и ждал, какой эффект произведут эти слова, он сверкнул глазами на Марусю, она вспомнила, как он как-то говорил, что ему хочется, чтобы его взгляд обжигал. Еще Толик жаловался, что его не любят женщины, он говорил, что женщины любят таких, от которых пахнет духами. От Толика, действительно, пахло всегда каким-то говном, но Марусе не хотелось его обижать, и она ничего ему не говорила.
Теперь же Толик хотел, чтобы Маруся его поддержала, и смотрел на нее преданным собачьим взглядом. Марусе стало противно, и она отвернулась. Костя повторил: «Фома Аквинский?» — очевидно, ему так послышалось, и на лице его промелькнуло даже что-то вроде испуга. Потом он рассказывал Марусе, что испугался, что Толик сейчас начнет каяться, превозносить его и все начнется сначала…
«Да нет, Фома Опискин,» — повторил Толик. Костя с явным облегчением вздохнул. Он кивнул и сказал: «Да, да. Толя, хорошо! Фома Опискин. Ты только иди, а? Иди, ладно? Все хорошо, я согласен!» Толик выпрямился, он весь задрожал и затрясся, но не знал, что же еще сказать и поэтому снова ушел, хлопнув калиткой.