* * *
Это был дьявольский лабиринт из которого не было выхода только полная сосредоточенность и внимание и бодрствование могут помочь тебе преодолеть его И вдруг какая-то мысль мелочь внезапно отвлекает тебя — и все ты пропал… Дьявольский лабиринт снова завлекает тебя втягивает овладевает тобою…
Каждый раз когда ты выходишь из этой путаницы чувствуешь толчок и все становится таким ясным четким и светлым… Кажется что это и есть пробуждение что все понял… Это как стихотворение как будто происходит прорыв в другую реальность… Но сонный морок снова наваливается на тебя ты вырубаешься ведь не спать несколько ночей подряд очень тяжело… Да ты и сам знаешь что спать нельзя никак нельзя… Враг только этого и ждет Но клонится голова глаза закрываются — взглянешь на часы — дьявол уже передвинул стрелки ведь только что было десять и уже одиннадцать… а прошло лишь мгновение… И опять светлый миг пробуждения ясности растворился в мутном липком потоке Ах только бы выйти только бы выйти на свет из этого дьявольского туннеля!
Когда Святой Дух пролетает над миром дуновение его крыльев так легко так нежно невесомо его не замечают люди И только Он чувствует это Божественное присутствие… Он пришел чтобы возвестить это Миру…
* * *
«Я пошел к Вене. Веня сидел у себя за прилавком и скучал. Около него толклась какая-то старая колода. Она была вся накрашеная. с рыжими волосами, в бантиках, и явно старалась понравиться Вене Она купила у него билет книжной лотереи и тупо тыкалась туда своими подслеповатыми глазками. Потом кокетливо захихикала и говорит Вене: „Молодой человек, посмотрите, пожалуйста, что я выиграла?“ А он, даже не повернувшись в ее сторону, отвечает: „Ничего“. А она: „Ах, я уже как-то покупала билет художественной лотереи. Там был такой симпатичный продавец, такой симпатичный! Я даже билет сохранила. А с этим билетом что мне делать?“ И она завороженно уставилась на Веню. Веня лениво потянулся и сказал: „А этот билет можете выбросить в урну“, — и вдруг громко заржал. Эта старуха даже вздрогнула. Веня немного картавит при разговоре, и когда смеется, весь сморщивается, широко разевает рот и приседает. К этому надо привыкнуть. Тут он увидел меня и явно обрадовался. „Привет, — сказал он, — пойдем покурим“. Мы вышли в подсобное помещение, заваленное книгами. Эти книги, по-моему, были никому не нужны, не понимаю, зачем они столько напокупали. Мы сели с Веней на стопку книг, и я рассказал ему о своих планах. Он мне сказал: „Правильно, поезжай. Может повезет и устроишься. Только смотри, станешь жидом, а немцы — народ ненадежный, потом евреи их так достанут, что они опять за старое примутся. И что ты тогда будешь делать? Обратно в русского уже не получится, можешь не успеть.“