– Как это – арестовать? – переспросил он наконец хриплым от волнения голосом. – За что?
– За убийство девятнадцати человек, совершенное с особой жестокостью и особо опасным способом, – твердым, сухим тоном ответил Гурскас, опять поправляя галстук и почему-то отводя глаза в сторону. – Ознакомьтесь и подпишите…
Все дальнейшее происходило для Макара Капитоновича как в тумане. Его что-то спрашивали, он отвечал, подписывал какие-то бумаги. Незнакомые люди в форме полиции совершенно бесцеремонно шарили у него в карманах, выкладывая их содержимое на стол. Потом на него надели наручники и посадили в машину с зарешеченными окнами. По бокам сели полицейские с каменными лицами и его куда-то повезли. Способность трезво мыслить вернулась к старику только тогда, когда он оказался в камере шяуляйского СИЗО.
Первая реакция у ветерана была самой примитивной, но вполне предсказуемой. Несмотря на возраст и больные ноги, он доковылял до двери и принялся из-за всех сил молотить в нее кулаками. Но охрана даже не подошла к его камере. Обессилевшего старика нашли лежащим у порога только утром, когда шла обычная проверка всех камер. Бузько тут же поместили в лазарет, но уже через три дня перевели обратно в камеру, указав в «сопроводиловке», что все произошедшее было «симуляцией с целью добиться изменения меры пресечения».
Самого же Макара Капитоновича, казалось, совершенно не интересовало то, что происходило вокруг него. Он замкнулся, перестал отвечать на вопросы следователя и тех, кто приходил с проверками. Механически съедал то, что приносили, потом ложился на «шконку» и часами лежал, уставившись в потолок.
Человеческая память устроена так, что иногда некоторые давние события из нее стираются, казалось бы, навсегда. Но в нужный момент вспоминаешь их во всех подробностях, как будто все произошло только вчера. Нечто подобное случилось с Бузько. Когда следователь Гурскас спрашивал его о девятнадцати жителях села Лукон, Макар Капитонович совершенно искренне недоумевал по этому поводу, потому что действительно не помнил в деталях, что было шестьдесят с лишним лет назад. Но в тюремной камере с его памятью что-то произошло, и события того сентябрьского дня 1945 года в сорока километрах от Шяуляя, как и то, что им предшествовало, всплыли в ней со всей ясностью и со всеми подробностями.
…После освобождения большей части Литвы во второй половине сорок четвертого года капитану Бузько предложили возглавить оперативно-поисковый отдел Смерш на шяуляйском направлении. По данным контрразведки, в районе бродили разрозненные группы оказавшихся в окружении немцев, которые стремились любой ценой пробиться к своим. Но с этими было все более или менее понятно. Ими занималось НКВД со своим мощным аппаратом и целыми подразделениями, которые по численности и вооружению не уступали армейским. Значительно большую угрозу как воинским тыловым частям, так и местным жителям представляли банды бывших полицаев, карателей, немецких прислужников из националистических подразделений СС и прочих гитлеровских недобитков. Самой крупной в районе считалась банда Казимира Миликовского, поляка по национальности, бывшего помещика родом из этих мест.