На полигоне отрабатывался самый простой способ остановки автозака – дорожная авария. Для этого как минимум требовалось две автомашины.
– Раздобыть автомобили не проблема, – рассуждал Круглов, медленно вращая на пальце ключи от квартиры доцента. – Автоугоны еще никто не отменял. Они будут существовать даже при коммунизме. Вопрос в том, где прятать машину. Это не иголка, а Шяуляй ненамного больше нашей Балашихи…
– Значит, будем угонять непосредственно перед «реализацией», – пробурчал Купец.
– Уточняю, – покачал головой Локис. – Угонять придется в непосредственной близости от того перекрестка, на котором произойдет авария… Легковушка тут не годится, для верности нужен грузовик. Где гарантия, что он попадется нам именно перед угоном и что мы с легкостью его возьмем?
За прошедшие полтора дня разведчики провели некоторое подобие рекогносцировки и даже теоретическую репетицию предстоящей операции. Вычислить маршрут, по которому заключенных возили на станцию для отправки по этапу, большого труда не составило. Полдня наблюдений – и разведчики точно знали, по какому маршруту автозак едет на вокзал, где он там останавливается, как пересаживают зэков в вагоны и по каким улицам машина возвращается в СИЗО.
На плане города, который им дал Зданявичюс, они красной линией прочертили этот маршрут до вокзала и обратно. Потом втроем под видом праздношатающихся туристов несколько раз прошлись по этим улицам в сопровождении Костенко, который не пропускал ни одной забегаловки. Всем своим затрапезным видом он как бы показывал, что ему глубоко безразлично, чем занимаются его новые знакомые. Демидов недовольно ворчал, что оставленные «попутчиком» литовские деньги заканчиваются, белорусские тут не принимают, а тратить полученные доллары он не собирается. Несмотря на то что выдававший их в Москве человек сказал, что эти деньги неподотчетные и тратить их можно смело, прижимистый Купец считал, что это «неприкосновенный запас группы».
Некоторую финансовую помощь оказывал Зданявичюс.
– И чего вы с этим доцентом возитесь? – спросил его Локис в первый же день, глядя на то, как адвокат заботливо укладывает напившегося Костенко на старый диван и накрывает потертым пледом. – Я, конечно, понимаю, жаль человека…
– Дело не в жалости, – грустно ответил Зданявичюс. – Тут переплелось и человеческое, и меркантильное. Виктора Павловича я знаю много лет. После гибели его семьи из родственников у него никого не осталось. Тогда он подарил нам с женой все, что у него было, с условием, что мы до самой смерти будем за ним ухаживать.