— Э-э, батенька мой, да ты, я смотрю, солёный насквозь, в ракушках весь — и вдруг в пехоту, ай, ай, ай, какая несправедливость, — с насмешливым сожалением проговорил Антушенко, тряся петушиным хохолком.
— Так это ж было вначале, товарищ подполковник, а когда узнал, что Рыбачий…
— Вот об этом я и хочу сказать, — прервал начальник штаба и пощупал тонкими пальцами свои полевые погоны. — Говоришь, пехота, подполковник… Так вот, разреши доложить тебе, что я семнадцать с лишним лет плавал на боевом корабле. И не подполковник, а капитан второго ранга Антушенко теперь шагает по скалистым сопкам. А ты пешком сюда шёл?… Значит, уже огляделся на Рыбачьем. Для первого разговора в наставления я не буду пускаться. Поживешь, понюхаешь порох, узнаешь всё сам…
Антушенко позвонил командиру роты разведки, приказал прислать за Ломовым матроса.
— А теперь, пока ещё время есть, расскажи о себе подробней, — обратился он к лейтенанту.
Ломов рассказал, что добровольцем воевал под Ленинградом, участвовал в освобождении Тихвина, был ранен в феврале 1942 года и только после госпиталя попал в военно-морское училище, где находился два года. Антушенко слушал его, светлея и улыбаясь.
— …Стало быть, суровой жизни отведал, — одобрительно произнёс он. — Ну, а как на «большой земле» жизнь идёт? Заскучаешь иной раз по ней… Знаешь ли, я однажды во сне по Москве ходил, в Большом театре слушал «Князя Игоря», и до того ясно, — утром проснулся, а в ушах увертюра звучит. Комбригу рассказал, а он мне говорит: «Пусти на свою койку, я в МХАТе хочу «Горячее сердце» посмотреть».
«Душевный он, как видно, человек», — подумал Ломов.
В дверь постучали. Вошел широкоплечий, высокого роста матрос-богатырь.
— Товарищ капитан второго ранга, матрос Борисов прибыл по вашему приказанию, — густым басом доложил он.
— А, Борисов! Проводите лейтенанта Ломова до командира роты, и, кстати, к вам просьба.
— Слушаю вас, — отчеканил Борисов. Антушенко порывисто поднялся, быстро обогнул стол и в упор взглянул на матроса.
— Очень хорошо, что у вас такие кулаки, но нельзя ли, батенька мой, чуть понежней. Приведённый вами «язык» к вечеру только пришёл в себя, но и сейчас ещё заикается. «Язык» без языка получается — нехорошо.
— Сопротивлялся, товарищ капитан второго ранга, — Борисов виновато посмотрел на свои чугунные кулаки.
— Я не думаю, что он с радостью попал к вам в руки. Учтите замечание в следующий раз.
Антушенко подал Ломову руку.
— Если что — заходите, не стесняйтесь. Они крепко пожали руки.
Ломов вышел за Борисовым и осторожно закрыл за собой дверь.