Пока Люси ела овсянку, крупицы информации соединялись воедино в ее голове. Кто еще ел приготовленную смотрителем пищу?
— Мисс Марч, — предположила она.
— Ты знаешь о ней? — брови Конна поползли вверх.
— Мальчики сказали мне.
Овсянка была густой и более соленой, чем она привыкла. Она запила ее большим количеством вина.
— Она была их учительницей.
— Да.
Конн выбрал маленькое, темное яблоко из вазы и начал его очищать.
— Они сказали, что она умерла. Пятьдесят лет назад. Но они…
— Старше, чем кажется, — закончил Конн за нее.
— Но…
Сбитая с толку, Люси смотрела, как яблочная кожура падает тонкой красной лентой.
— Я говорил тебе, что мы не стареем, как это происходит с людьми, — мягко напомнил ей Конн.
Часть ее сознания принимала тот факт, что подростки были селки — как ее мать, как Дилан, как Маргред — только не осознавала, что в действительности это значит.
— Но… они — дети. Подростки. Дилан взрослел.
Но не старел, поняла Люси. Ее дыхание перехватило. Дилан выглядел моложе Калеба, не смотря на то, что был старше на три года.
Конн разрезал яблоко на четвертинки и положил кусочек ей на тарелку.
— Дилан провел первые тринадцать лет своей жизни среди людей. И с тех пор, большую часть времени — на острове, который завещала ему ваша мать.
У Дилана был остров?
Она взяла яблоко.
— Какая разница, где он жил?
— Мы не стареем в море, — объяснил Конн. — Или здесь в Кейр Субай. Только, когда мы живем как люди, далеко от Убежища и в человеческом обличье.
Она вонзила зубы в яблоко. Хрустящий, терпкий аромат взорвался на ее языке.
— Итак, сколько тебе лет?
Он колебался.
— Я был рожден моему отцу, Ллиру, три тысячи лет назад.
Люси вдохнула и подавилась.
Конн передал ей салфетку и вежливо ждал, пока она прокашляется.
— Что… — прохрипела она. — А как насчет твоей матери?
— Я не знаю ее.
Она опустила салфетку, чтобы посмотреть на него.
— Ты не знаешь, кем была твоя мать?
— Я имею в виду, что едва видел ее. Я не помню ее, — он вручил ей стакан воды. — Если ты рождаешься в море, то живешь в море до твоей первой трансформации, и впервые принимаешь человеческое обличье в семь или восемь лет. Если ты рождаешься на земле, то живешь на земле, опять же, пока не наступает половое созревание и ты не трансформируешься в возрасте одиннадцати или тринадцати лет. Я родился в море и был отнят от груди, когда мне было два года. К тому времени, как я попал в Убежище, я уже годы не видел свою мать.
Люси крепко сжала бокал.
— Это ужасно.
— Скорее, необычно.
— Дети нуждаются в матерях, — она говорила по собственному опыту, с глубокой тоской.