Когда родился Сашенька, Вадим был на седьмом небе от счастья. Целый месяц от них не отходил! Ей даже грешным делом показалось, что все и наладится постепенно… До сих пор перед глазами стоит эта идиллическая картинка – она в кресле кормит Сашеньку грудью, а Вадим сидит перед ними на ковре, скрестив ноги, смотрит умильно, только что не плачет. У нее в сердце даже некое подобие жалости к нему ворохнулось – ведь, если по сути, несчастный он человек…
А потом, конечно, все вернулось на круги своя. Только в эти круги добавился еще и Сашенька. Теперь она была не только ширмой, теперь она была еще и матерью его ребенка. Именно – его. То, что ребенок этот принадлежит еще и ей, как-то не обсуждалось. И в расчет не бралось. Он все устроил в своей нелегкой порочной жизни так, как ему хотелось. Только с одним обстоятельством он не мог справиться – с ее внутренним сопротивлением. Да что говорить – она и сама с этим сопротивлением никак не могла справиться, несмотря на все побои и синяки… Горел, горел в душе огонь сопротивления! Одинокими ночами строились планы побега, а также развода и раздела имущества, и была в этих планах сладкая месть над поруганным ее женским достоинством, а потом эта месть остывала, и приходило ей на смену жестокое осознание реальности – черт с ним, с разводом и разделом имущества, все равно у нее ничего не выйдет. Вадим Сашеньку отберет, а ее просто-напросто убьет да закопает где-нибудь – никто ее в этих северных краях искать не будет. В общем, все сходилось к тому, что надо бы смириться, принять все как есть и жить дальше. Она даже и сама себя уговаривала на это спасительное смирение, да только не получалось у нее ничего. Видимо, и Вадим это чувствовал, приходя в свое фиктивное семейное гнездышко на «контроль и проверку», потому и бил…
Денег он не давал ей вообще. Даже символически. Раз в неделю закупал все необходимое, раз в месяц водил по магазинам, демонстрируя перед продавщицами свою неутомимую в покупках для молодой жены щедрость, оплачивал все коммунальные счета, контролировал ее телефонные переговоры… Хотя кому ей звонить-то? Нет у нее никого, чтобы позвать на помощь. Если только с Томкой помириться, так она ей не поверит, не поймет… Она в этих делах вообще отсталая, Томка. Скажет – с жиру бесишься. Все у тебя есть, скажет, нищету на кулак не мотаешь, вот и живи, чего еще-то? Хоть бы Сонька догадалась позвонить…
Вдруг и впрямь захотелось поговорить с сестрой, услышать родной голос, пусть хоть издалека. Правда, потом отчет надо будет держать перед Вадимом – зачем, мол, звонила… Да что это, в самом деле, она кто, рабыня, что ли? Уж и родной сестре позвонить просто так не может? Нельзя жить совсем без общения, в конце концов… Так с ума можно сойти…