А утром я увидела, как Дина собирает вещи. Оказывается, она еще вчера ночью смоталась и поговорила с Ильей Максимовичем, и он ее намерение выписаться одобрил. Муж уже был в пути, и мы лихорадочно что-то говорили, и желали, и обменивались телефонами.
Потом Даша вдруг спросила:
– Дина, у тебя дома есть большая плюшевая игрушка?
– Большая? Да нет. Кукла фарфоровая есть, моя тетка из Германии привезла, когда я маленькая была, а так нет.
– Купи. Вот прямо сейчас, по дороге.
Дина растерянно улыбнулась и кивнула, но Даша настойчиво продолжала:
– Я знаю, что говорю. Домой приедешь – а там кроватка пустая, и опять начнешь рыдать, сердце рвать. Купи кого-нибудь большого и доброго, посади туда, чтоб место не пустовало, и скажи всем и себе в первую очередь, что он место стережет для твоей девочки.
Само собой, мы опять разревелись, расцеловались, и Дина ушла.
Я все мучаюсь, не зная, как назвать ребенка. Вернее, не так: я-то знаю, как его зовут, но понравится ли мужу это имя – не уверена. Вообще-то я всегда считала себя девушкой несуеверной. И даже здравомыслящей. Но вот поди ж ты, стоило мне забеременеть, и я сделалась хуже собственной бабки. Я в подол каждой своей шмотки воткнула по английской булавке – честное слово, стыдно было, но когда я попыталась саму себя усовестить, то ничего не получилось. Я решила, что это у меня гормональное. Ну, некоторых вот на соленые огурцы тянет, а я вспомнила все суеверия, какие веками процветали в темных и необразованных народных массах. Когда пришло время идти в парикмахерскую, мысль о том, что чужие руки будут прикасаться к моей голове, показалась мне невыносимой. И я смирилась с крысиным хвостиком, который отрос у меня за время беременности. Еще я категорически отказывалась идти на контакт с родственниками мужа, которые вдруг вспомнили о продолжении рода и начали с гордостью рассказывать мне о семейных традициях и что у них в семье есть три родовых имени, и потому выбор у меня, конечно, есть: одно из трех – разве ж это мало? Хотя, раз сын старший, то надо бы остановиться на одном, а именно: назвать первенца надо Андреем… Я отмалчивалась, но мужу твердо сказала, что ничего подобного не потерплю и назову ребенка только после того, как увижу. Если он похож будет на Андрея – так тому и быть, а нет, так извините. Муж, в свойственной ему манере непротивления злу насилием, промолчал. То есть мы так и не выяснили, насколько болезненным окажется для него мое самоуправство. Выяснить мне это придется, наверное, сегодня, потому что завтра нас выписывают. А мальчик мой не похож на Андрея. Честно сказать, я все поняла, как только увидела его впервые. Передо мной лежал Иван. Именно так – и с очень большой буквы и без всякой фамильярности. Такой крутой лоб, насупленные светлые бровки, решительно сжатый рот и упрямый подбородок могли принадлежать только человеку с упрямым и древним именем.