Неизвестно было, какая дикая собака динго укусила в тот день Петра Игнатьевича, но только он вдруг злорадно каркнул, откашливаясь, и изрек:
– Что, загрустили, соколы? Пишите, пишите. Как на лекции хиханьки да хаханьки устраивать – это они могут. А как выучить да написать… хоть теорию эту вашу! Хотя, по-хорошему, ничему вы из этой теории не научитесь. Практические занятия вам нужны, да. Вот в морг бы вас…
Народ притих, с недоумением и недоверием следя глазами за разошедшимся стариком. А тот продолжал, все больше входя в раж:
– Да, небось спесь-то вся и послетала бы. Там, в морге-то, оно сразу видно, кто крепкий, а кто так, сопли с молоком.
– Глупости, – резко сказал кто-то.
Петр Игнатьевич вздрогнул и мутным взглядом прошелся по рядам, отыскивая того, кто осмелился открыть рот.
– Что? – Он тянул шею из несвежего воротничка и враз стал еще больше похож на хищную птицу – такую, которая сама уже дичь поймать не может, но падаль кушает с удовольствием.
– Вы говорите чушь, – спокойно и громко повторила Нина. – Чем вы хотите нас напугать? Трупами в морге?
– А ты в своей жизни хоть один труп видела? – рявкнул старик. – Ты повешенного видела?
– Нет. И смотреть не собираюсь. Только если вы думаете, что это самое страшное, то должна вас разочаровать – вы многое пропустили. Я в морге, слава богу, не была. Но ведь там все мертвые, разве нет?
В классе повисла тишина. Петр Игнатьевич смотрел на молодую женщину, приоткрыв рот.
– А раз они все мертвые, – продолжала Нина, – то им уже не больно и не страшно. А вот вы были когда-нибудь в детской больнице? Муниципальной? Такой, знаете, сильно районной? Вот там страшно-о! Там деткам больно, и помочь не можешь. А вы – труп повешенного.
– Мне врач говорил: «Не реви, дура, ты молодая, родишь еще, если этот не выживет», – сказала Лара, вспомнив собственный опыт лежания в детской больнице.
– А моему ребенку инфекцию занесли… – сказала Надюша.
– А мой попал в травму с переломом руки, а ему там детки из детдома, которые там лежали, сотрясение мозга добавили. Им скучно было, и они им в стеночку играли, – сказала Нина.
– В стеночку? – тупо переспросил Петр Игнатьевич.
– Да. Швыряли от стенки к стенке коридора. Он кричал, а сестер и врачей не было на этаже. Они то ли отмечали что-то, то ли просто музыку погромче сделали, потому что надоел им этот вой.
Старик нахохлился, покрутил головой, покашлял. Буркнул:
– Хватит болтать. Пишите скорее, нечего тут рассиживаться, – и ушел.
Надо сказать, что зачеты он поставил всем, наверное от огорчения.
Два с половиной года учебы пролетели быстро и оставили в основном самые приятные воспоминания.