* * *
Звонок в студию: Вы вчера это видели? (Читает) Вопящая толпа окружила Королеву. Королевская прогулка по парку Кэмпердаун закончилась ужасной массовой истерией. Тысячи орущих людей прорвались через хлипкие веревочные заграждения и обступили Королеву и Герцога Эдинбургского со всех сторон. Полиция пыталась разогнать толпу и восстановить порядок. Одна женщина, попав в самую гущу толпы, кричала: «Я дотронулась до Королевы!»
Джон Шарк: Несчастная дуреха.
Слушатель: Слушайте дальше (читает): Утром того же дня муниципальные служащие были вызваны на работу: им было приказано стереть надписи антироялистского содержания со стен и заборов, расположенных вдоль маршрута Ее Величества.
Джон Шарк: Вот сволочи, хуже ирландцев.
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Воскресенье, 29 мая 1977 года
Грязный старинный английский городишко? Как этот старинный английский городишко оказался здесь? Знаменитый массивный серый дымоход его самой старой фабрики? Ему здесь не место! С какой стороны ни загляни, между ним и смотрящим не торчит никакое ржавое копье. Так что же и это за копье, откуда оно взялось? Может быть, по приказу Ее Величества, для казни целой оравы грабителей из разных концов Империи? Так и есть, и цимбалы звенят вслед длинной королевской процессии, следующей во дворец. Десять тысяч шпаг сверкают на солнце, три тысячи танцовщиц рассыпают цветы. За ними следуют белые слоны в сине-бело-красных попонах и полчища слуг. И все же труба маячит позади, там, где ее не может быть, и на пике никто не корчится в страшных муках. Останься! Неужели фабричный дымоход – такое же недостойное зрелище, как и ржавая железная пика рамы старой перекосившейся кровати? Останься! Мне двадцать пять и больше, в честь этого – праздничный звон колоколов. Останься.
Телефонный звонок.
Я знал, что это – Билл. И я знал, что ему от меня нужно.
Я потянулся через коричневую подушку, старые желтые романы, россыпь серого пепла, снял трубку и сказал:
– Резиденция Уайтхедов.
– Произошел еще один случай. Ты нужен мне здесь. Я положил трубку и рухнул в мелкую канаву, которую сам себе вырыл в простынях и одеялах.
Я уставился на потолок, на парчовый абажур, на облезшую краску и трещины, напоминающие сплетение вен.
Я думал о ней, я думал о нем, колокольня церкви Св. Анны возвещала рассвет.
Телефон зазвонил снова, но я уже закрыл глаза.
Я проснулся в поту, словно насильник, после снов, в которых сам себе не мог признаться. Деревья за окном висели в раскаленном воздухе, раскачиваясь, как плакучие ивы, черная река, похожая на лаковую шкатулку, луна и звезды, вырезанные из гардин, заглядывали сверху в мое темное сердце: