– Ты, конечно, у нас уже взрослый мальчик, но можешь мне хотя бы в двух словах объяснить, что это вообще за истерика такая? Хочешь выйти на улицу в таком виде и нарваться на каких-нибудь гопников?
– О, да, именно это мне сейчас как раз нужно, – оскалился, обернувшись, но натолкнулся на ледяной взгляд, который у Андрея редко можно увидеть, и осекся, даже как-то присел, сходу не сообразив, что рост изменился не просто так, а в мерцании.
– Ты снова строишь из себя бабу, – выплюнул психолог грубым, злым тоном.
Во мне взыграла злость. Внешне я, может, и изменился, превратившись в человеческую девушку Ирину, в которую мерцал когда-то, чтобы вместе с Андреем навестить его горе родителей. Но внутренне остался собой. Неполное мерцание – самое обычное дело. С тем лишь уточнением, что в нем мы наиболее опасны для жизни и здоровья окружающих, потому что по большому счету – это не что иное, как переходное состояние между мерцанием и нами настоящими. Самое неустойчивое состояние психики из всех возможных.
– Да, строю, – сказал, тряхнул головой. С короткой стрижкой, как у этой девицы, выглядело это, конечно, не так эффектно, как с моей собственной копной черных, как смоль, волос. – Потому что девчонкой мне не так противно и стыдно, как было бы, останься я собой.
– Ты – это ты. Сейчас изменилась только внешность. Я что не вижу? – Вопросил он и сбавил тон, – Из-за чего стыдно, объясни, пожалуйста? Из-за того, что мы…
– Из-за того, что ты… ты можешь в любой момент… а, ладно! – махнул рукой и попытался выйти, но сходу не справился с дверным замком. Он подошел ко мне, прижался сзади и сам открыл её для меня.
– Испугался, что умру до того, как ты найдешь, как с этим справиться? – спросил он над самым ухом.
Дверь, так и не переступив порог, я захлопнул сам. И на замок закрыл тоже без посторонней помощи. Рост снова стал прежним. Я стал собой. И медленно повернулся лицом к Андрею. Он нависал надо мной. Разница в росте у нас была незначительной, и все же, он был выше. Мы стояли достаточно близко, чтобы мне пришлось запрокидывать голову, чтобы смотреть на него.
– Ну, хочешь обниму, – явно шутя, протянул он, – тебе сразу полегчает.
– Так уж и сразу?
– Не факт, но после комплекса превентивных мер, уверен, станет лучше.
– Это каких, например? – сам не заметил, как уголки губ вверх поползли. Он все-таки догадался. И все правильно сделал, что не стал жалеть. У меня это была минутная слабость. Я сам бы никогда ему не простил откровенную жалость. Поэтому все хорошо. Все обязательно будет хорошо, разве нет?